Крах - [20]

— Напротив, рекомендую, — весело отозвался Евгений и скользнул на Таню виноватым поощрительным взглядом.

— А все-таки мне, как избирателю, хотелось бы знать имя претендента на президентский пост, за которого я должна голосовать, — уклонилась Таня от поцелуя. — А то вдруг проголосую не за того, Ыза липового архипатриота… Кто же он? Неужто Жириновский?

— За поцелуй готов я выдать тайну.

Яровой, шатаясь, тяжело поднялся из-за стола и с рюмкой коньяка направился к Тане, которая вдруг смутилась и растерялась. Она представила себе эти слюнявые, плотоядные губы Ярового и физически ощутила чувство брезгливости и неприязни. «Нет-нет, только не это», — приказала она себе. А тем временем Яровой, подойдя к Тане, выпил коньяк и потянулся к подставленной щеке, которой успели только коснуться его влажные губы.

— Это не по правилам, — недовольно сказал Яровой. — На брудершафт положено в губы.

— Называйте имя архипатриота, — решительно потребовала Таня. — Итак, Жириновский?

— Жириновский — антисемит, значит, фашист. За фашиста ни те ни другие голосовать не будут.

— К сожалению, голосовали, — напомнил Евгений.

— Ну так кто же? — проявляла нетерпение Таня.

Яровой умолк, пристально посмотрел на Евгения, потом перевел доверительный взгляд на Таню. Выдержав паузу, вполголоса, словно опасаясь, что его услышат те, кто не должен этого знать, произнес:

— Руцкой!

Оба Соколовых удивленно переглянулись.

— Руцкой? Кандидат от демократов? — переспросил Евгений, делая изумленные глаза. — Да не может быть.

— Довольно неожиданно, — только и произнесла Таня. Она засомневалась в искренности Ярового.

— А что вы нашли неожиданного? — осевшим голосом спросил Яровой. — Вспомните, в упряжке с кем он избирался в вице-президенты? И какой он был непримиримый демократ, как он чехвостил коммунистов, с какой жестокой ненавистью.

— Но он сам был коммунистом, — как был размышляя, сказала Таня. — Хорошо воевал, героя получил. Дважды в плену побывал…

— И дважды уходил из плена, — напомнил Яровой. — Не рядовой, а полковник, ас. Кто помог?

— Говорят, наша дипломатия, — произнес Евгений.

— Допустим. Один раз. А второй? Может, ЦРУ? То-то, — предположил Яровой. — А став вице-президентом, куда направил господин Руцкой свои зарубежные стопы? В Израиль. Засвидетельствовать свое почтение и походя сообщить, что у него мама еврейка, следовательно, по израильским законам он еврей. А вот Жириновского-Финкельштейна в Израиле за еврея не сочтут, потому что мама у него русская.

— Жириновский антисемит. Притом, откровенный, — осуждающе изрек Евгений.

— Да перестань ты, Женя, со своим антисемитизмом, — недовольно сказала Таня. — Вот заладил. Нету нас никакого антисемитизма. Скорей уж наоборот.

— Как нет, когда Черномырдин заявил, что у правительства есть целая программа борьбы с антисемитизмом, — возразил Евгений. — Что ж получается: программа есть, а антисемитизма нет.

— Не спорьте, вы оба правы: антисемитизма действительно нет, можете мне поверить, — вмешался Яровой уже заплетающимся языком. — А программа у Черномырдина есть, тут Женя прав. Программы реформ нет, а антисемитская есть. Подарок Израилю и США.

— Ну как же нет, Анатолий Натанович, когда я сам видел надписи большими буквами на бетонных щитах: «Жиды правят Россией!», «Бей жидов!»

— Ерунда, несерьезно, — опроверг Яровой и прибавил: — Такое могли написать сами евреи, бейтаровцы, чтоб оправдать черномырдинскую программу. Могли?.. Запросто. Это игра.

— Нет, Анатолий Натанович, все, что вы говорите, очень интересно. Это так неожиданно, — настойчиво заговорила Таня. — Меня вот что интересует: предположим, что вашего Руцкого на президентских выборах победит Зюганов или кто-нибудь не из «липовых архипатриотов», а настоящий патриот? Что тогда?

— Тогда?.. — в узеньких глазках Ярового засверкали колючие огоньки. — Тогда вмешаются американцы, НАТО под флагом ООН.

— Это как же? Введут свои войска?

— И такое возможно, как крайний случай.

— Это же будет оккупация.

— По просьбе того же Ельцина. Для спасения демократии.

— А наша армия?..

— Будет выполнять приказ своего Верховного Главнокомандующего, то есть Ельцина. А вообще, — как бы спохватился Яровой, — политика — грязное дело, это давно сказано кем-то умным. И мы с вами не будем играть в грязные игры. Прекратим. Лучше поговорим о приятном, о прекрасном. О женщинах. Женщина — эт-та… — он встал и поднял вверх указательный палец, поводя осоловелыми глазами… — Это звучит гордо, как сказал классик.

— Это Горький о человеке говорил, — поправила Таня.

— Верно, о человеке, — согласился Яровой. — А вы, Татьяна Васильевна, что, не человек? Вы — человек с большой буквы, только вот он, этот банкир, новый русский, не понимает и не ценит, какой алмаз подарила ему судьба.

— Почему вы так говорите? — возразила Таня. — И понимает и ценит. Вы глубоко заблуждаетесь.

— Нет, Татьяна Васильевна, я не заблуждаюсь, а вы слишком… Скромничаете. Ни повара, ни прислуги сами и готовите и стираете. Это не для ваших рук. И ваша медицина не для вас. Вы не должны работать. Вы созданы для украшения… — Он взял пустую рюмку, посмотрел в нее мутными глазами и поставил на стол, приговаривая: