Крах - [17]

Таня решила одеться скромно, по-домашнему — в коричневые брюки в обтяжку и не очень пеструю кофточку с закрытым воротником. Такой наряд эффектно выглядел на ней: позволяла стройная гибкая фигура. И никаких украшений, кроме обручального кольца. Преднамеренная простота наряда не могла остаться незамеченной Евгением. И он не преминул выразить свое неодобрение:

— Ты сегодня совсем золушка, по-домашнему.

— Естественно: дома по-домашнему, в театре по-театральному, — сказала она с многозначительной усмешкой. — Что тебя не устраивает?

Евгений пожал плечами и тоже ухмыльнулся, не найдя слов для ответа. Но подумал: «Все-таки высокий гость, стоит ли демонстративно прибедняться?» Он считал, что Таня преднамеренно оделась так скромно.

А гость и в самом деле предстал в праздничном наряде: в светлом с кремовым оттенком костюме, украшенном ярким галстуком, — высокий, статный, аккуратно подстриженный и причесанный, он выглядел молодцом. Даже рыжие короткие волосы, плотно приглаженные челкой к высокому лбу, не портили, а, пожалуй, усиливали впечатление, как и огромная охапка белых роз в цветном целлофане, которую он церемонно вручил Тане. Сытое, холеное лицо его, тронутое негустым загаром, дышало самодовольством и беззаботностью. Из-под бесцветных рыжих бровей колюче щурились маленькие глазки, излучая самоуверенность и жесткость. Окинув комнату оценивающим критическим взглядом, он иронически хмыкнул носом и заключил:

— Однако же… Для банкира уж слишком, вызывающе скромно и никак не соответствует. Начинка импортная, первоклассная, но ей тесно в этих стенах. Впечатление временного пристанища. Или я не прав? — Цепкий доброжелательный взгляд на Таню.

— Конечно, правы, — согласилась она и добавила: — Вся страна пребывает в состоянии временного.

— Я не то хотел сказать, но я вас понял, — Яровой улыбнулся одними губами, между тем как глаза оставались властными.

«А что, собственно, понял? Что страна находится в беде или что я недовольна оккупационным режимом?» — подумала Таня и предложила высокому гостю «пожаловать к столу». Гость, прежде чем сесть, так же критически осмотрел стол и похвалил:

— У вас хороший повар. Видно, профессионал. Сколько вы ему платите?

Это можно было принять за шутку, но Таня ответила серьезно:

— Профессионал из меня никакой, но благодарю за комплимент. А платят мне по-божески: не обижают.

— Вы это всерьез? — искренне удивился Яровой.

— Я предлагал взять повара и прислугу, — быстро встрял в разговор Евгений, — но Танечка решительно отказалась.

— Отказалась? — Бесцветные ниточки бровей Анатолия Натановича вытянулись в струнку. — Почему, Татьяна Васильевна?

— Я предлагал и работу бросить, — опять поспешил Евгений. — Может вы, Анатолий Натанович, повлияете на нее?

— Мд-да… Странная вы женщина, — молвил Яровой, садясь за стол, и прибавил: — Не ординарная. Кстати, я это заметил еще там, на вечере.

«Как это он мог заметить? Играет», — подумала Таня, а гость, посмотрев на бутылки, вдруг с бестактным осуждением сказал:

— Я почему-то не вижу «Амаретто»? Из всех вин я считаю его предпочтительным. — Он смотрел на Евгения требовательным, серьезным, если не сказать суровым взглядом, так что тот даже смутился и почувствовал себя виноватым. Он знал, что Яровой — поклонник этого «божественного» напитка, и совершенно случайно не предусмотрел его в меню, допустил непростительную оплошность, которую готов был исправить немедленно, только прикажи «высокий гость».

— Прошу прощения, Анатолий Натанович, мой грех, получилась маленькая недоработка.

— Ну, не такая уж маленькая, — голосом и взглядом гость приказывал исправить оплошность.

—  — Если позволите, Анатолий Натанович, я сейчас сбегаю. Магазин рядом, и я мигом.

— Ну, если рядом… — позволил гость и напомнил: — желательно, чтоб венецианское. И вообще, чтоб настоящее, а не подделка. Сейчас много развелось фальсификаторов.

Со сложным чувством удивления, обиды и возмущения наблюдала Таня эту унизительную картину и вспоминала слова Евгения о Яровом: «У него вся власть. Он вхож даже к президенту. В его руках оказались главные богатства России». — «Каким образом?» — поинтересовалась тогда она. «Сумел организовать, присвоить, прибрать к рукам, — раздраженно ответил тогда Евгений. — Другие не смогли, а он смог. У него связи с иностранными концернами. Он может и вознести и растоптать».

Сейчас она впервые увидела мужа таким жалким до ничтожества, пресмыкающимся, ей было стыдно за него, и вместе с тем в ней усиливалась неприязнь к этому самовлюбленному и невоспитанному властолюбцу. Ей хотелось понять, почему Яровой поступил так грубо, бестактно, просто по-хамски? Хотел унизить Евгения, показать свою власть? Или это была выходка капризного эгоиста? Или… желание остаться с ней наедине? Последнее предположение вызывало в ней протест и возмущение. «Неужто начнет ухаживать и объясняться?» И чтоб перехватить инициативу, она спросила с явной иронией:

— А вы не родственник Любы Яровой? Ну той, что в спектакле «Любовь Яровая»? Или однофамилец?

Он понял едкую иронию, но отвечал вполне лояльно;

— То была комедия или драма… В театре. А мы играем трагедию. И не в театре. — Он смотрел на Таню цепким взглядом жестокого хищника. Он понимал ее неприязнь, но не раскаивался в своем поведении.