Крах диссидентки - [18]

«По инерции плеснула лаской на меня», — подумал Арсений. И вдруг почувствовал, что в его душе из-за неприязни к этому хвастливому самодовольному Марчуку прорвалась, острой иглой уколола ревность. Как только Арсений открыл входную дверь, Марчук выскочил на лестничную площадку и, отступив на несколько шагов, поклонился. Арсений в ответ едва заметно кивнул головой. Подумал: «Не очень мы понравились друг другу. А Вита от него в восторге…» Почувствовал, что с Витой будет неприятный разговор, и не вернулся к ней. Но она сердито позвала:

— Арсений, где ты?

«Вот уже и Арсений», — снова отметил он перемену в тоне жены.

— Я приготовлю кофе! — крикнул он из кухни, ему и правда хотелось выпить кофе.

— Принеси и мне! — попросила Вита. — Слышишь?

— Слышу! — откликнулся он. И с горечью, к которой примешалось чувство ревности, подумал: «Марчуку сама подавала». Нет, разбаловал он ее своим вниманием. Хотелось, чтобы у нее было больше свободного времени для творческой работы. Успех Витиных произведений радовал его не меньше, чем ее, это было нечто их общее, как и Алеша. Вита родила Алешу, но он и его сын. Господи, что там Алеша делает? Две недели Вита болеет, и две недели он не был у тещи, не знает, что там делается. Надо в эту субботу непременно поехать туда. Вита тоже как будто выздоровела, значит, поедут вместе. Если, конечно, еще чего-либо не случится, потому что после этого романа неприятности посыпались как камни из ковша экскаватора, ломая все его планы. Арсений принес две чашки кофе в спальню, но Вита сердито, словно он сделал не то, что она просила, буркнула:

— Я не буду пить! — А так как Арсений не ответил ей, добавила таким же раздраженным тоном: — И хочу спросить тебя, почему ты так грубо ведешь себя с моими друзьями?

— Прости, но я впервые слышу, что Марчук твой друг, — стараясь говорить спокойно, хотя в душе закипала злость, начал Арсений. — А что он твой единомышленник — это я понял. И поскольку я не разделяю ваших взглядов, то высказал свой. Где же тут грубость? Где неуважение?

— Ты всегда прав! — со злым сарказмом воскликнула Вита.

— Так же, как и ты! — отпарировал Арсений, усмехнувшись.

В Витиных глазах заблестели слезы, она отвернулась и замерла, борясь со слезами, которые подступали к горлу. После долгого молчания она глухо произнесла:

— Я хотела откровенно поговорить с тобой, но, вижу, это невозможно.

— Да, сейчас, и с тем настроением, с каким начали разговор, это и правда нам не удастся, — согласился Арсений. — Но необходимость откровенного разговора назрела, и нам его не избежать.

Виту эти слова точно подбросили на диване: она обернулась, оперлась на локоть и, моргая мокрыми от слез глазами, закричала с вызовом:

— Давай! Давай говори! Я готова! Доказывай, что я во всем виновата, а ты во всем прав! Не-на-ви-жу!.. — процедила она сквозь зубы, зло прищурив глаза.

— Спасибо за откровенность, — тихо промолвил Арсений, чувствуя, как дрожит его голос. И вышел из спальни.

Шел по коридору и слышал: Вита рыдает. Вернуться? Но его появление, знал, только подольет масла в огонь, который пылает в ее душе. Арсений вошел в свою комнату, закрыл дверь и почувствовал себя точно заключенный в камере: такое беспросветное отчаяние охватило его.

3

Сидел Арсений в своей комнате и думал: как дальше жить? Может, он в чем-то неправ? Но в чем? Как ни анализировал события, вызвавшие разлад, ни в чем не находил своей вины. Он как любил Виту, так и любит. И если что-то изменилось, то лишь одно: его отношение к ее последним произведениям. Не может он хвалить, как это делает Марчук, то, что не нравится. Больше того: дело не в том — нравится или не нравится. Роман «Рубикон» он считал, считает и будет считать — как бы там ни было! — произведением, которое возьмут на вооружение наши недруги. Так оно и случилось. Видит это и Вита, но для нее главное — слава, а не то, на кого эта слава работает, кто ее использует в своих даже преступных целях.

Вита доказывает свое: «Пишу, чтобы печатали! Критикуют? Чудесно! Писатель по-настоящему становится известным читателям, когда его начинают жестоко критиковать».

В коридоре раздался звонок. «Очевидно, к Вите», — подумал Арсений. Пусть сама открывает. Но Вита не шла. Звонок повторился, и Арсений, поняв, что Вита не выйдет, вскочил, открыл дверь. На пороге стояли Алеша и Елена Львовна. Левая рука мальчика была забинтована и подвязана черным платком. Вид у Елены Львовны был виновато-растерянный, глаза заплаканы, губы дрожали, она едва сдерживалась, чтобы не плакать. Алеша, придерживая перевязанную левую руку правой, пугливо смотрел на отца, будто тот должен был наказать его за какую-то вину.

— Что случилось? — спросил Арсений, хотя уже понял: Алеша сломал руку.

— Упал… С яблони… — глотая слезы, проговорила Елена Львовна. — Не уберегла…

Этого только и не хватало! Арсений присел перед Алешей. Мальчик втянул голову в плечи, сжался, боясь, видимо, что отец прикоснется к сломанной руке и разбудит боль.

— Сынок, как же ты? — тихо спросил Арсений.

— Упал, — опустил голову Алеша.

— Я сразу же забинтовала, подвязала и повезла сюда, — пояснила Елена Львовна.