Краем глаза - [16]

– Совершенно верно. Вероятно, один или несколько маленьких сосудиков лопнули под напором эмезиса.

– Эмезиса?

– Рвоты. Мне сказали, что рвота была невероятно сильной.

– Блевотина перла из него, как вода – из пожарного гидранта, – подтвердил Ванадий.

– Какое образное сравнение.

– Наверное, я – единственный, которому не придется оплачивать счет химчистки, – добавил детектив.

Они по-прежнему говорили тихо, ни один не приближался к кровати.

Младшего радовала представившаяся возможность подслушать разговор. И не только потому, что он надеялся узнать, каковы и на чем основываются подозрения Ванадия. Его также разбирало любопытство… и тревога: что все-таки стало причиной происшествия, приведшего его на больничную койку?

– Кровотечение серьезное? – осведомился Ванадий.

– Нет. Оно прекратилось. Главное для нас – предотвратить новые приступы эмезиса, которые могут спровоцировать новое кровотечение. Он получает противорвотные препараты и физиологический раствор, компенсирующий обезвоживание организма, они вводятся внутривенно, и мы положили мешки со льдом ему на живот, чтобы исключить судороги мышц нижней части живота и уменьшить воспаление.

«Мешки со льдом. Не труп Наоми. Всего лишь лед».

Младший чуть не рассмеялся. Ох уж эта его страсть все усложнять и драматизировать. Оживший мертвяк не пришел, чтобы разобраться с ним: на его животе лежали всего лишь резиновые мешки со льдом.

– Итак, рвота вызвала кровотечение, – кивнул Ванадий. – Но что вызвало рвоту?

– Мы, разумеется, проведем необходимые исследования, но лишь после того, как его состояние будет оставаться стабильным в течение хотя бы двенадцати часов. Лично я не думаю, что мы найдем физическую причину. Скорее всего, ответ надо искать в области психологии: острый нервный эмезис, вызванный сильной тревогой, потрясением от потери жены, видом ее тела.

Абсолютно верно. Шок. Ужасная, ничем не восполнимая потеря. Младший вновь почувствовал боль утраты и даже испугался, что выдаст себя покатившимися из глаз слезами, хотя позывов на рвоту больше не было.

Он многое узнал о себе в этот знаменательный день… и то, что он невероятно импульсивен, о чем он раньше не подозревал, и то, что готов пойти на болезненные краткосрочные жертвы, чтобы получить значительный выигрыш в долгосрочной перспективе, и то, что он смелый и решительный… но главный урок заключался в другом: он куда более восприимчивый к чужим страданиям, чем казалось ему самому, и вот эта восприимчивость, сама по себе замечательная черта характера, в определенных ситуациях могла доставить ему немало неприятных минут.

– По долгу службы мне приходилось видеть многих людей, которые только что потеряли своих близких, – заметил Ванадий. – Никто из них не блевал, как Везувий.

– Не могу сказать, что это обычная реакция, – признал врач. – Но и к разряду редких отнести ее нельзя.

– Мог он что-нибудь принять, чтобы вызвать рвоту?

– Зачем ему это понадобилось? – В голосе доктора Паркхерста слышалось искреннее недоумение.

– Чтобы имитировать острый нервный эмезис.

По-прежнему притворяясь спящим, Младший порадовался, осознав, что детектив сам помахал перед собой красной морковкой и сам же радостно бросился за ней.

Ванадий продолжил характерным для него бесстрастным тоном:

– Человек бросает один взгляд на тело жены, начинает потеть сильнее, чем пес при случке, потом блюет, словно сошедший с дистанции участник пивного чемпионата, и, наконец, у него начинает идти кровь горлом… Такая реакция не характерна для обычного убийцы.

– Убийцы? Вроде бы мне сказали, что ограждение прогнило.

– Прогнило. Но возможно, это не единственная причина. Однако мы знаем, к каким уловкам прибегают эти парни, как пытаются провести нас. Большинство из этих уловок очевидны, на них не поймается и стажер, так что женоубийцы чистосердечным признанием могли бы сэкономить нам массу времени. Но здесь мы столкнулись с новым подходом. Так и хочется пожалеть бедняжку.

– Разве управление шерифа уже не пришло к выводу, что смерть наступила в результате несчастного случая? – спросил Паркхерст.

– Они хорошие люди, хорошие копы, все до единого, – ответил Ванадий. – И если жалости у них поболе, чем у меня, то это скорее достоинство, чем недостаток. Что мог принять мистер Каин, чтобы вызвать рвоту?

«Для этого достаточно подольше послушать тебя», – подумал Младший.

– Но если управление шерифа думает, что это несчастный случай… – запротестовал Паркхерст.

– Вы знаете, как мы работаем в этом штате, доктор. Не тратим время и силы на то, чтобы определить юрисдикцию. Мы сотрудничаем. Шериф может принять решение не тратить свои более чем ограниченные ресурсы на это расследование, и никто не будет его винить. Он может назвать происшедшее несчастным случаем и закрыть дело. Но он не станет возражать, если мы, на уровне штата, захотим немножко покопаться в этом дерьме.

Вот тут Младшего начало разбирать зло. Как любой добропорядочный гражданин, он не имел ничего против, наоборот, с радостью согласился бы сотрудничать со здравомыслящим полицейским, который проводил бы расследование в полном соответствии с имеющимися у него инструкциями. Но этот Томас Ванадий, несмотря на монотонный голос и невыразительную внешность, производил впечатление фанатика. Любой здравомыслящий человек согласился бы, что линия между законным полицейским расследованием и вторжением в личную жизнь человека без всякого на то права – не толще волоса.