Крадущийся тигр, затаившийся дракон. Меч судьбы - [2]

.

Жрец, видимо, собирался спросить ещё о чём-то, но вдруг из-за угла появилась девочка с огромной головой. Её лицо было почти таким же широким, как бёдра. Странный ребёнок, к тому же явная воображала и любительница покомандовать.

– Отец! – крикнула девочка, ковыряя в носу. – А у мамули снова запор.

Мужчина попытался скрыть свои чувства, но Шулень ясно прочитала на его лице: «О, нет! Опять?!» Извинившись, жрец поклонился и ушёл.

* * *

На рынке Шулень высматривала знакомых торговцев, тех, у которых всегда покупала товары. Вот старуха, чей внук вечно хворает; женщина с родинкой на щеке, продающая кровяные колбаски; торговец рисом – его жена больна чахоткой… Он улыбался Шулень и махал ей рукой со своей табуретки.

– Я наказывал жене оставаться дома, но она мне напомнила, что вы сегодня придёте. Ведь вы нам не откажете? – спросил он.

– Конечно, нет! – Шулень положила ладони на голову женщины. Закрыв глаза, она сконцентрировала свою ци, чтобы почувствовать закупорки в жизненных протоках, вызывавшие болезнь, и начала пробиваться сквозь поражённые места или же осторожно обходить их. – Простите, – произнесла Шулень через какое-то время, устало глядя в лучащееся надеждой на выздоровление лицо больной. – Я не лекарь, это всё, что я могу для вас сделать.

Тем не менее торговец добавил лишний рисовый колобок, отработанным движением свернул краешек бумажного пакетика и аккуратно положил его в мешок Шулень.

– Спасибо вам за всё, госпожа, – поблагодарил он.

* * *

Щербатые гребни гор остались позади. Перед Шулень, чуть в отдалении, показались башни городской стены. Они возвышались посреди бурой долины, расчерченной крошечными полями, подобные последним фигурам на шахматной доске. Высоко в небе на север летели первые дикие гуси. Ожидались перемены, и неважно, хотела она того или нет. Шулень постояла, слушая крики гусей, закинула мешок на плечо и пошла вперёд.

Город встречал её людскими толпами, шумом и гамом, Шулень всегда была счастлива, покидая его через северные ворота. Сейчас, в конце зимы, небо было бледным и прозрачным, чуть тронутым синевой. Неяркое солнце давало достаточно света, чтобы предметы могли отбрасывать глубокие тени, но в тех местах, куда не достигали его лучи, сугробы лишь слегка подтаяли. Повозки на цельных деревянных колёсах, управляемые крестьянами, походившими на луковицы в своих ватных халатах, неуклюже переваливались в колеях. Шулень пропустила их вперёд. Мимо неё проковыляли, обходя лужи, старухи с бинтованными ступнями и гладко прилизанными волосами, блестящими, словно спинки жуков. На обочине двое мужчин в толстых войлочных туфлях провеивали последнее осеннее зерно: дождь золотых семян вздымался и опадал. Солнечный луч на мгновенье осветил облако плевел и изчез. На всё это таращились трое бритоголовых детей, один из которых то и дело утирал нос тыльной стороной ладони.

Заметив Шулень, мальчишки притихли, глядя исподлобья и шмыгая покрасневшими от холода носами. Люди всегда так на неё смотрели. Она остановилась. Порылась в карманах чёрного ватного халата, достала кунжутное печенье в липкой обёртке из рисовой бумаги и протянула детям.

– Разделите на всех, – сказала она им с улыбкой.

Они так остались стоять, разинув рты. Шулень пошла дальше, но почти сразу сзади до неё донеслись вопли: «Кийя! Хэ!» Мальчишки наверняка начали размахивать руками-ногами и прыгать, как обезьянки, воображая себя настоящими воинами ушу. Один из них спросил другого: «А чего это она тебе дала?»

Стены возле городских ворот были сложены из гладкого необожжённого кирпича: сюда издавна приклеивали рукописные объявления правителей, чиновников и настоятелей монастырей. Похоже, недавно грязные обрывки старых листков тщательно соскоблили, и теперь там висели только три бумажки. У стены на трёхногом табурете сидел, закинув ногу на ногу, старый магометанин с резкими, ястребиными чертами лица и продавал специи. В зубах он сжимал латунную трубку и время от времени попыхивал клубами табачного дыма. Рядом с ним, в клетке из чёрного дерева, сидел попугай.

– Новости! Новости! – заорала птица.

Шулень остановилась, чтобы прочитать листок, озаглавленный «Вести из столицы». Пробежала глазами столбцы иероглифов: скандалы, слухи, столичные куртизанки, якобы переспавшие чуть ли не с половиной страны… И в самом конце, словно это было ничего не значащее событие, прочитала: «Умер князь Тэ».

– Новости! Новости! Нет новостей! – надрывался попугай.

Князь Тэ был одним из сыновей предыдущего императора от младшей жены. Конечно, он был стар, а старикам свойственно умирать. В общем, ничего из ряда вон выходящего. Сотни людей прочли о его смерти. Из них десяток-другой, может быть, даже слышали, кем именно был господин Тэ. Однако его смерть ровным счётом ничего не значила для жителей городка Вэнься. Никто из них не знал, что князь Тэ был Мастером Железного пути, – мира воинов ушу, которые странствовали, бражничали и боролись с несправедливостью повсюду, где её находили. Обычно же князя Тэ считали просто одним из членов императорской фамилии.

А вот для Шулень эта новость стала страшным ударом. У неё перехватило дыхание, пусть она и нечасто вспоминала о старом друге и хранимом им сокровище. Теперь же воспоминания разом нахлынули на неё, прорвались, словно поток весенней воды сквозь дамбу, которую тщетно возводили терпеливые крестьянские руки.