Краденый город - [9]

Тетя Вера так и сверлила глазами Таню.

– Потрясающе, – отчеканила она.

– Ладно, Вера, хватит, – пробормотал дядя.

Они остались в коридоре втроем.

Двери соседей глухо пялились на них, наверняка кто-то уже прильнул ухом. Но Тане было наплевать.

– Она же из лучших побуждений…

Дядя старался говорить тихо.

– Она завтра человека топором зарубит – и тоже из лучших побуждений! – не сдавалась тетя Вера. Она тоже старалась говорить тихо.

– Довольно, Вера. Она уже все поняла. Таня, ведь ты уже все поняла?

Таня хмыкнула.

– И прекрати фыркать! Ты не лошадь!

– Ты ведь попросила прощения? – опять спросил дядя Яша.

Это стало последней каплей. Таня отскочила от них, как кошка, на которую плеснули водой.

– Да что вы ко мне пристали!.. Да не нужны мне эти краски! Никакие не нужны!

– Зачем же ты это сделала? – изумленно задохнулась тетя Вера. – Ради баловства? Из озорства?.. Таня, стой!

По полутемному коридору Таня пронеслась как вихрь. Только звякнул на стене велосипед, повешенный кем-то из соседей, да бухнул старый сундук, когда Таня не вписалась в поворот.

– Таня!

Тетя Вера догнала ее у двери. Под самым потолком горела дешевенькая лампочка, которая света почти не давала: за свет соседи платили в складчину, а платить они не любили. Тетя Вера попробовала схватить Таню, но промахнулась. А руки у нее – раньше белые, с маникюром – теперь, из-за новой работы, стали грубыми, шершавыми. Клешни.

– Уйди! Ненавижу! – воскликнула Таня.

Входная дверь грохнула. Словно обрубила ссору.

Глава 7

Таня от усталости села на гранитные ступени. Казалось, от колена и ниже вместо ног у нее бутылки с водой. Но возвращаться домой не хотелось.

На другом берегу тоненькой ниточкой золотились здания. Мелкая волна норовила лизнуть туфли.

Проклятый Лютик! Спросил адрес у Котьки. А та – у Люськи. Проклятая Люська!

Про девчонок теперь лучше забыть. А как потом показаться в школе? Лютик скажет Котьке, Котька – Люське. А Люська разболтает всем.

«Ходят слухи, что ты воровка…» Ужас.

Утопиться, что ли? – угрюмо подумала Таня, глядя на реку, и сама себе не поверила. Отсюда Нева казалась особенно широкой. Купол неба был голубовато-белым, с тоненькой оранжевой полоской вдали. Кто бы поверил, что это ночь? Река напоминала мелко измятую серебряную пластину.

Таня вдохнула запах реки и почувствовала, как в ней самой что-то расправляется, разглаживается, светлеет. Ей стало легко. Не весело, нет, скорее грустно. Но легко.

– Мой милый! – не удержалась она. – Какой же ты красивый!

Как будто Ленинграду не говорили этого мильон раз. Тем не менее он всякий раз отвечал. Ответил и теперь. Распахнул Тане свои небесные-водные-каменные руки и сказал: иди ко мне.

Таня шла по ночным нестрашным улицам, светлым и теплым. В небе золотисто тянулась игла Петропавловской крепости на другом берегу. В белом свете ночи дома не отбрасывали тени, все казалось слегка нереальным.

Было пусто и людно одновременно. На спящей гранитной набережной попадались прохожие. Старичок спал на скамейке, надвинув на глаза кепку. На ступеньках сидела, обняв себя за локти, девушка в пиджаке и читала книжку; должно быть, студентка. Таня шла мимо. Никто не смотрел на других и словно даже не слышал чужих шагов. Как будто все эти люди и сама Таня просто снились друг другу.

Таня свернула с набережной. Дома дремотно цепенели. Круглая площадь напоминала юлу, завалившуюся набок. Тане казалось, что она, как во сне, может сейчас все – даже полететь или передвинуть дом. Но не взлетала, не двигала дома, а просто шла и слушала, как ритм шагов совпадал с ритмом сердца. Листья деревьев, стоявших двумя рядами по всей улице, не шевелились. Они казались вырезанными из зеленой бумаги.

На углу висели часы в свинцовом переплете. Но Таня не понимала, что ей показывают пальцами стрелки – «никогда» или «всегда»?

Спали нарядные дома. На многих облезла штукатурка, но они все равно были стройны и красивы.

Внезапный взвизг полоснул по ушам – и Танины мысли прянули в разные стороны. Все заполнил воющий размеренно-несмазанный скрип. И вдруг остановился. Телега?

Таня обернулась кругом. Улица была так же пуста. Только прохожий.

С ним что-то было не так.

Он был не похож на обычных ночных прохожих. У тех походка была особой – расслабленной, мечтательной, не дневной. А этот был явно занят делом. Быстро переходил от дома к дому. Останавливался. Таня успевала уловить только жест поднимавшейся руки – а он уже шел дальше.

Таня шагнула за газетный стенд. Вчерашняя газета устало уставилась на нее подслеповатыми мелкими буковками: она уже прожила свою короткую однодневную жизнь. Таня осторожно выглянула. Незнакомец изучал витрину. Ветхий пиджачишко с отвислыми локтями, тощие брючки, замахрившиеся понизу. Поля серой шляпы обвисли. Он наклонился поближе к витрине. Таня поняла: вор.

Она вышла из-за газетного стенда, решительно зашагала к витрине. За дверями парадных, за коваными решетками подворотен спали (а может, уже и пили утренний чай) дворники с оловянными свистками на шнурке. Они придут ей на помощь.

Таня нарочно старалась ступать громко.

Тощая спина незнакомца слегка выпрямилась. Он ее услышал.