Краденая победа - [34]

Немолодой сержант-переводчик повторил слова подполковника на джайсалмери. Проводник испуганно вздрогнул. «Боишься — и правильно, — отметил подполковник. — С нами шутки плохи. Только попробуй обмануть, сволочь вшивая, только попробуй!»

— За перевалом, саиб, за перевалом, — прошамкал старик. — Но перевал вам еще надо пройти.

— Что значит — пройти?

— Дальше земля Джайсалмера.

— Его стерегут?

— Все может быть, сардар…

— Дело говори! Что тебе известно?

Подполковник порылся в кармане и извлек пухлый кошель. Его приготовили специально на такой случай. Кому-то серьезному и подношения нужны серьезные, а чтобы подогреть трудолюбие простолюдинов, хватит и кошелька с серебром.

— Деньги мне ни к чему, — покрутил головой бродяга. — И не знаю я ничего такого, что было бы интересно воинам — ни сколько в Кангре народу, ни сколько пушек. Но я видел, как в город въезжал полковник и рават Салумбара Удай.

— Это правда?

Загорелое лицо подполковника скривилось в странной гримасе. Подчиненные не удержались, изумленно воззрились на командира, но лицо Меттуро вновь стало каменной маской.

«Так он выжил! А я-то надеялся…» Единственный сын равата, то есть герцога, Салумбара был в отряде раджи Аштритхи, когда изменники закрыли ворота Мератха. Когда все было кончено, головы всех оставшихся с раджой воинов насадили на пики и в таком виде показали осажденным. А сам рават был в отряде адмирала Лала, прорвавшемся из окружения.

С тех пор рават Салумбарский прослыл одним из самых безжалостных джайсалмерских командиров. Он никогда не брал в плен темесцев, а сам раз за разом уходил, казалось бы, от верной смерти, и хотя лично водил свой полк в атаку, его ни разу даже не задели пули. Свои считали равата заговоренным, чужие — колдуном-чернокнижником. Когда Бахадур станет раджой, надо будет потребовать выдать проклятого равата Темесе. Как военного преступника…

Конечно, Фанцетти и ему подобные творили вещи куда худшие, но… Победителей не судят, не так ли? В конце концов, это делалось во имя приобщения дикарей к истинной вере и цивилизации.

— Ты уверен, что командует именно салумбарец?

— А что ему еще там делать?

Тоже верно, для инспекции хватило бы какого-нибудь капитана, самое большее майора. Но полковник с большим боевым опытом, буквально накануне отправленный в Кангру, может означать, что Валладжах обо всем догадался — тогда предстоит не марш-бросок с небольшой стрельбой под конец, а настоящая война, для которой недостаточно не то что полка — полновесной дивизии. Но даже если рават Удай оказался там случайно, без боя перевал он не сдаст. Стало быть, чтобы выполнить приказ, надо прорваться с ходу.

— Где этот перевал? — спросил Меттуро.

— Идемте, я покажу.

Подполковник тронул поводья. В сопровождении переводчика, проводника и его конвоиров Меттуро поскакал в голову колонны. По дороге пылили пехотинцы — мушкетеры, пикинеры, гренадеры, саперы, громыхала на камнях полевая кухня, скрипели, подминая избитый в мельчайшую пыль песок, колеса пушечных лафетов. Вот артиллерию господин дивизионный генерал мог бы дать и посолиднее. Ну что это такое — парочка полукулеврин, две картауны и двенадцать фальконетов? Хоть бы три-четыре осадные мортиры дали… Если у тех, кто стоит в Кангре, имеется хотя бы парочка кулеврин, толковые артиллеристы и решительный командир (а Салумбара в нерешительности не обвинишь), они устроят полку кровавую баню.

Передовые конники уже почти добрались до подошвы скальной гряды. Дальше начиналась джайсалмерская территория, на нее без специального приказа они вступать не решились.

— Ну, и где город?

— Вот горы, — охотно показал отшельник. — Вот дорога, вон перевал. А во-он за той скалой, отсюда ее не видно, — Кангра.

— Помолчи, — бросил Меттуро, рассматривая подступы к перевалу. Увиденное не обнадеживало.

Скальная гряда недаром называлась горами. Не очень-то высокие, не сравнить с теми, что отделяют Северный Аркот от Южного — но крутые и, что самое обидное, весь западный склон гол, как голова дивизионного генерала. Ближе к вершине попадаются валуны — посади за них мушкетеров, и без серьезной артиллерии их будет не сковырнуть. А в четверти мили от перевала пролег глубокий овраг, по дну которого когда-то неслась горная река. Там тракт обрывается, и снова начинается за пропастью. Обе половинки тракта соединяет неширокий подвесной мост. Неизвестно, выдержит ли он пушки, повозки, коней, но главное не это: на перевале тракт сторожат несколько приземистых, кажущихся продолжением скал, старых башен. Если в них засели хотя бы пяток мушкетеров, пока башни держатся, по мосту будет не пройти.

А если удастся под огнем перебежать мост, взять башни, все перебравшиеся окажутся под огнем с окрестных скал: наметанный глаз подполковника заметил по крайней мере пять самой природой созданных позиций для пушек. Из крепости, возможно, обороняющихся поддержат настенные орудия, из-за валунов откроют огонь мушкетеры, и в довесок атакует конница — наверное, вон из-за того холма. Если Салумбар догадался пристрелять пушки по тракту, а он точно догадался…

Конечно, неприступных крепостей не бывает, если подтянуть еще бригаду, союзные войска, подвезти осадную артиллерию, взять крепость в кольцо, отрезав от возможных подкреплений, осажденные долго не продержатся. Но это не один день, даже не одна неделя. За это время Валладжах сто раз успеет расправиться с заговорщиками, в том числе и с самонадеянным магистром Фанцетти. И потом, начинать осаду по всем правилам — это война. И хотя, вне сомнения, Темеса эту войну выиграет (уж слишком неравны силы), но его, без года неделю командира полка, по головке не погладят. Поставят обратно на батальон, как не справившегося, а то и просто отзовут в Темесу. А там… Там может быть все, вплоть до трибунала.