Краденая победа - [31]

— Да. Шакри, передай Рудраки, чтобы поднимал роту. Мы снимаемся.

— А как же наши части? Мы же утратим управление, воины Валладжаха будут громить нас по частям.

— Они нас итак сомнут, если мы ничего не предпримем, — бросил Фанцетти. — А что принято делать с мятежниками, всем известно?

— Будь ты проклят! — сплюнул Шакри. — Это ты, фарангская собака, втянул нас во все это.

«Поосторожнее с язычком, недолго его и лишиться» — подумал Фанцетти, а вслух ответил:

— Никто тебя не гнал пинками, сам польстился. Ты думаешь, мы покойники? Как бы не так. Мы победим, Бахадур станет раджой, а ты — лейтенантом, но для этого выполняй приказы четко. Единый-и-Единственный всемогущ, он помогает борцам за веру.

— Понял, — Шакри приободрился. Ну, и ладненько, только после победы он, Фанцетти, все равно с него спросит. Никому не позволено оскорблять магистра Темесы. И с многих других. Если он хочет сломить сопротивление языческих жрецов, нужно запугать всех до заикания. — Куда движемся?

— В сторону женской половины. Думаю, Валладжаху будет нелегко наступать, если в заложниках будет рани.

Шакри передернуло. Он был воином, он не мог представить, что можно воевать с женщинами и детьми. Но стоило вспомнить виденную как-то казнь даже не изменника, а простого дезертира, как желание, пока не поздно, сбежать от сумасшедшего темесца, исчезло.

— Есть выдвигаться к женской половине, — произнес воин, отдал честь и отправился предупреждать Рудраки.

Пратап сам не заметил, как промелькнули какие-то коридоры, и показалась знакомая широкая лестница, на которой, когда был свободен от службы, он встречал жену. По дороге солдаты несколько раз встречались с гвардейцами. Знание пароля бахадуровцев выручало неизменно: трижды они удачно расправились с небольшими группами мятежников, еще пару раз встретили бойцов, оставшихся верными радже. Они выполняли свои задачи, Пратап с ними расстался, хотя так и подмывало забрать с собой. Для защиты женской половины нужно не меньше взвода, а у него всего девять человек. Не взвод, скорее отделение. И пуль с порохом маловато — в аккурат по караульной норме, если мятежники взяли в арсенале полную боевую норму… Удержать с такими силами подступы к покоям рани будет нелегко, но повелитель должен бить мятежников, а не бояться за жену и ребенка. Если не дать мятежникам захватить заложников, их песенка будет спета.

— Стоять тут, — приказал Пратап. — Нет, не на виду. Увидите вооруженных мужчин — стреляйте. Помощи ждать неоткуда, тут могут быть лишь враги. — Я сейчас!

— Есть, — отозвался Санджар. — Иди, успокой жену.

Увы, приличной двери нет, лишь тяжелое бархатное покрывало, вышитое золотом: никто и предположить не мог, что на женскую половину дворца будут ломиться силой. А как бы хорошо — закрыть бронированную дверь и палить через какие-нибудь амбразуры… Чего нет, того нет. Над покрывалом — колокольчик. Дерни за веревочку — и рассыплются серебряные брызги негромкого звона. А уж служанка-привратница позовет, кого нужно, или передаст, что следует.

— Кто?

Голос Амриты. Ей же лежать надо, кто ее тут посадил?

— Я, Пратап.

Покрывало откинуто смуглой, унизанной браслетами рукой. Юная женщина взглянула на мужа и ойкнула:

— Что происходит?

Пратап оглядел себя и понял: он весь забрызган кровью, рука порезана кинжалом, в ней едва оттертый от крови тальвар, а на ремне за спиной — мушкет, от которого еще пахнет пороховой гарью. Штык красный от крови. М-да, в таком виде на женской половине и правда не стоит появляться.

— Во дворце мятеж. Адмирал назначил меня командиром… остатков взвода, поручил защищать женскую половину. Пока мы живы, вы все в безопасности. Спроси у рани, можно ли выбраться куда-нибудь, где легче обороняться, и пусть позаботится о наследнике.

— Царевич под присмотром кормилицы, на нее можно положиться. Выбираться будем, когда скажет рани.

— Никто не пытался проникнуть?

— Нет, Пратап, да мы бы и не пустили.

— Интересно, как?

— Ну, о нас же позаботился повелитель, — неуверенно произнесла жена.

Пратап хотел спросить еще что-то, но его отвлек грохот выстрелов.

— Похоже, те, от кого мы вас охраняем, — произнес Пратап. — Отобьем атаку, и я приду.

Опираясь на руку мужа, Амрита приподнялась с поставленного у входа топчана и поцеловала Пратапа в щеку, оставив на ней розовый след помады. Ей было страшно, но она сама была из касты воинов, и умела прятать страх. Мужу сейчас хватает и своих забот.

— Да поможет тебе победить Великая Лучница, — произнесла Амрита.

— Поможет, — улыбнулся муж. — А потом у нас будет сынишка… и не один, я меньше, чем тремя, не удовлетворюсь. Так и знай…

А затем развернулся и, на ходу заряжая мушкет, бросился к лестнице. Грохот выстрелов раздался еще раз, потом его прорезал лязг сталкивающейся стали. У подножия лестницы его бойцы яростно рубились с атакующими. Пратап разрядил мушкет в одного из атакующих, и, выставив штык, сломя голову побежал вниз. Вот и пришел, наверное, главный бой в его жизни — главный, ибо за спиной осталось все, что ему дорого в этой жизни.

Это уже не походило на правильное сражение, пусть даже с поправкой на жестокость междоусобицы. Бойня, где в ход шли уже не приклады, штыки и клинки тальваров, а кинжалы, «тигриные лапы», кулаки и даже ногти и зубы. Поначалу еще получалось отстреливаться, человек десять они свалили на входе. Потом кончились патроны, их прижал к окровавленным ступеням и каменным балюстрадам бесконечный свинцовый ливень, и все, кто не хотели умирать загнанными крысами, кинулись навстречу мушкетерам. Опрокинулся, получив крупную пулю в живот, Санджар, остальные со штыками наперевес успели проскочить сквозь свинцовую бурю и вонзить жаждущее крови железо в податливые тела изменников. Рядом грохочет пистоль, Пратап машинально пригибается, потом с разворота опускает тальвар на плечо стрелка. Ужас и осознание смерти мелькают в серых глазах северянина, кровавая черта пролегает вдоль портупеи, пистоль из немеющей руки вываливается на погибшего чуть раньше. Сколько же их тут…