- Эй, Юро!
Придурок испугался, когда Крабат окликнул его.
- Ты это?
- Да, - сказал Крабат. - Я это.
Юро отступил на шаг. Он указал рукой на кожаную плеть, другою в то же время закрыл лицо.
- Ты меня побьёшь, да?
- Мне бы следовало,- заметил Крабат. - Мастер ждёт этого, во всяком случае.
- Тогда быстрее! - сказал Юро. - Я заслужил эту трёпку, это правда - и пусть бы она уже была для меня позади.
Крабат сдул волосы со лба.
- И что, моя шкура тогда быстрее заживёт - как думаешь?
- Но Мастер!
- Он мне этого не приказывал, - возразил Крабат. - Это был только совет. Иди сюда, Юро, садись на траву ко мне!
- Как скажешь, - ответил Юро.
Он вытащил из кармана деревяшку, или что ещё это было, очертил ею кругом то место, где они прилегли отдохнуть, потом дополнил круг тремя крестами и пентаграммой.
- Что это ты делаешь? - поинтересовался Крабат.
- А... ничего, - сказал Юро уклончиво. - Просто защита от комаров и мух, знаешь... Не даю себя донимать. Покажи-ка свою спину! - с этими словами он задрал рубашку Крабата. - Ох ты ж, как Мастер тебя отделал!
Он свистнул сквозь зубы, порылся у себя в кармане.
- У меня тут есть мазь, которую я всегда ношу с собой, рецепт от моей бабушки - мне помазать тебя ею?
- Если это как-то поможет... - проговорил Крабат, а Юро заверил:
- Вреда не будет в любом случае.
Осторожно он нанёс на спину Крабата мазь. Она была приятно прохладной, и от неё боль быстро затихала. У Крабата было такое впечатление, будто кожа вырастает на нём заново.
- И вот так бывает! - воскликнул он изумлённо.
- Моя бабушка, - заметил Юро, - была очень умной женщиной. У нас вообще умная семья, Крабат, - за исключением меня. Как себе представлю, что тебе из-за моей тупости пришлось бы остаться клячей насовсем... - он встряхнулся и закатил глаза.
- Прекрати! - попросил Крабат. - Ты же видишь, нам посчастливилось.
Они дружно двинулись вместе домой. Когда они уже почти пересекли Козельбрух, недалеко от мельницы Юро начал прихрамывать.
- Ты должен вместе со мной ковылять, Крабат!
- Чего так?
- Потому что Мастеру не нужно ничего знать про мазь. Никому не нужно это знать.
- А ты? - спросил Крабат. - Почему ты тоже ковыляешь?
- Потому что я получил взбучку от тебя, не забудь об этом!
Вино и вода
Конец июня начался с сооружения водяного колеса. Крабат помогал Сташко обмерять старое мельничное колесо. Новое должно было во всех местах совпадать по размерам, потому что хотели, когда оно будет закончено, насадить его на имеющийся мельничный вал. За конюшней, между овином и сараем они устроили себе рабочую площадку. Там они проводили теперь дни, подготовляя всё необходимое: перекладины и спицы, детали для обода, распорки и лопасти, - как им обрисовывал и указывал Сташко.
"Всё должно сойтись! - внушал он помощникам. - Чтобы при подъёме колеса мы не стали посмешищем!"
Вечерами сейчас долго бывало светло, поэтому парни при хорошей погоде часто сидели перед мельницей на воздухе и Андруш играл на своём варгане.
С удовольствием бы сходил Крабат в это время разок в Шварцкольм. Быть может, Запевщица сидела бы перед домом и помахала бы ему в ответ на его приветствие, когда он прогуливался бы мимо. Или она, возможно, была вместе с другими девушками, и снова они пели? В некоторые вечера, когда ветер дул от Шварцкольма, ему казалось, он может расслышать пение вдалеке - но это наверняка было невозможно, не через весь лес.
Если бы он только нашёл повод уйти - приемлемую и невинную причину, которая даже подозрительность Лышко не пробудит! Возможно, что однажды такой повод ему представится сам, такой, что Крабат не вызовет подозрения - и не навлечёт опасностей на Запевщицу.
В сущности говоря, он знал совсем немного о ней. Как она выглядела - это, пожалуй. Как она ходила и держала голову, и как звучал её голос - это он теперь знал так точно, будто знал его всегда; и знал ещё, что представить свою жизнь без Запевщицы он больше никогда не сможет - так же, как не смог бы представить без Тонды.
Притом он не знал даже её имени.
Он задавался вопросом снова и снова, и ему становилось радостно выбирать ей имя: Миленка... Радушка... Душенька - вот имя, которое могло бы ей подойти.
"Хорошо, - думал Крабат, - что я не знаю, как её на самом деле зовут. Если я не знаю её имени, не смогу и выдать его - ни наяву, ни во сне, как наказывал мне Тонда, тогда, тысячу лет назад, когда мы сидели у костра в ту пасхальную ночь - он и я".
Могилу Тонды Крабат всё ещё не навестил. Как-то в эти недели, проснувшись с первым рассветом, он ускользнул с мельницы и побежал в Козельбрух. Капли росы висели на каждой травинке, на всех ветках. Где проходил Крабат, оставлял он за собой на траве тёмный след.
С восходом солнца он стоял у ближнего края Пустоши, недалеко от места, где они в первый раз ступили на твёрдую почву, когда шли с Тондой с торфяника. По пути Крабат сорвал на краю трясины несколько цветков ятрышника, чтобы положить их на могилу Тонды.
Вот он увидел ряд плоских продолговатых холмиков в свете утреннего солнца: один был в точности как другой, без опознавательных знаков, без различий. Похоронили ли Тонду с левого конца ряда или с правого? Расстояние между холмиками было неодинаково. Возможно, место погребения Тонды лежало где-то посередине.
