Козявкин сын - [9]
Тут только Пашка заметил — точно из- под земли, или из воды появились рабочие в засаленных куртках, с длинными молотками в руках.
Застучали молотки по железу, заотдавалось в лесу эхо, точно и там такая же работа началась.
Пашке захотелось поработать — ничего хитрого нет. Подошел ближе.
— Опять инструмент выглядываешь, мошкара ползучая, — заругался рабочий, — вчера зубила стянули — марш отсюда!
Пашка даже не понял, что это к нему относится.
— Тебе говорят! — и рабочий опять выругался.
Брань очень обидела Пашку. Ему только бы дали поработать — увидали бы... а то — «мошкара ползучая» — мошкара вовсе не ползучая... Мошкары не видал видно»...
«Хоть и большие, а дураки», — решает Пашка и поплелся назад — к реке.
На берегу трое оборванных подростков удили рыбу; у каждого было закинуто по несколько удочек.
— Ты, что — леску обработать хочешь? — встретил его недружелюбно один. — Смотри... а то вот! — показал кулак.
— Зачем мне леска, я так... смотрю.
Мальчики следили за поплавками.
— Клюет здесь! — крикнул Пашка.
Мальчик подбежал, поднял удочку: на крючке вертел хвостом красноперый окунь. Еще насадил червяка — закинул.
— Погляди, — сказал он Пашке, — а я там.
Видит Пашка, что поплавок занырял, потом скрылся под водой и удочку потянуло от берега.
Пашка вскочил в воду, схватил удилище и подтянул леску к берегу. Вдруг всплеснулась вода, точно кто веслом ударил, и серебряным кольцом взвилась большая щука и шлепнулась на песок.
Схватил Пашка ее за жабры — бьет щука хвостом, вырывается.
— Щука! — заорал Пашка: — скорее!
Сбежались все ребята.
— Вот это — да-а! Ну, и рыбина... сегодня мы живем!
Решено было щуку обменять на хлеб, а на уху еще наловить.
— Давайте я обменяю, — вызвался один.
— Нет, я сбегаю, я знаю, куда снести, — перебил другой.
— Горюн пусть тащит, он умеет, — сказал хозяин удочки, — валяй Горюн, да больше проси.
Горюн убежал со щукой в поселок.
Долго ждали мальчишки Горюна, часто посматривали на горку к поселку, а он точно провалился куда.
— Карпуха! — закричал хозяин удочки, — разводи огонь, Горюн бежит.
— Сейчас! — откликнулся Карпуха и побежал к дровам. Схватил три полена.
— Нельзя! это пароходские, — бросился к нему Пашка и хотел отнять.
— Не лезь! Ишь хозяин нашелся — и ударил Пашку по носу.
Из носа потекла кровь, а из глаз слезы так и брызнули, не от боли, а больше от обиды. Пока Пашка примачивал нос, вернулся Горюн с целым караваем хлеба, а в подоле рубахи десяток картошек...
— О, о, живем! — закричали ребята. — Карпуха, вари уху, да скорее!
Из-под берега уже шел дым, это Карпуха развел огонь.
Через полчаса все сидели вокруг котелка с ухой, Пашка стоял около.
— Ты чего — садись, — приглашал Карпуха, — вот одной ложкой будем есть.
— Знамо, садись, — спохватились ребята, — хватит!
— Тебе жалко чужих дров, — говорил Карпуха Пашке, — ведь казенные!
— А казна-то чья — наша... Мужики казну делают, — не уступал Пашка.
— Дурак ты и больше ничего, сразу деревню видно, теперь все общее, понял?
— Хозяинов теперь нету.
— Вон, в городе, — продолжал Карпуха, когда все ребята развалились на траве, — у Пудовикова — купца было понапрятано... или в монастыре — в женском — целый погреб: и крупчатки, и меду бочки, масла сколько, сахару, — нашли — давай сюда, в общую, всем чтобы...
— Раздавали? — удивился Пашка.
— А как же!
— И вам досталось?
— И нам... вот по такому ломтю ситного, с медом, с маслом, и сахару по фунту.
— Ври, ври, — усомнился Горюн.
— А что, вру? Вот спроси Сеньку, что, не правда?
— Да еще и по воблине дали, — поддержал товарища Сенька.
— Вот у Козихина — тоже напрятано, — сообщил Пашка.
— Какого Козихина?
— У нас, купцом был, в заготконторе теперь заведующим.
— Отчего не докажут?
— Боятся, — сын комиссаром в городе.
— И на сына доказали бы — живо из комиссаров вылетит.
— Может, он нарочно пролез в комиссары-то, разузнавать да пакостить, и такие бывают, — вставил молчаливый Сенька.
Раздавшийся гудок прервал дальнейшую беседу.
— Стой, ребята, никак тревога! — вскочил Горюн.
Замолкли.
Протяжный рев гудка летел в разные стороны, заглушал радостный перезвон клепальщиков, и последний звук гудка понесся далеко и затих в глубине леса.
Замолчали молотки, не лязгают железом цепи, только где-то внизу, между баржами, катерами слышался людской говор.
Карпуха залез на дрова, посмотреть.
— К столовой идут! На собранье, должно быть. Комиссар какой-нибудь приехал, — высказывал свои предположения с поленницы Карпуха.
— Что-нибудь важное случилось, — предположил Сенька, — рабочие часы нарушают.
— Война, может быть, какая? — сказал Пашка.
— Недавно красноармейцы тут проезжали.
— Ай-да, ребята, узнаем!
Попрятали удочки и пустились бежать.
Много собралось рабочих около столовой. На дороге остановились мужики с дровами, тоже подошли поближе, узнать — почему столько народу столпилось.
Пашке не видно было, кто говорит, а только из средины толпы вылетали твердые, как камни, слова:
— На военных фронтах победа, но у нас еще есть враг, сильнее Колчака, Деникина и прочих, этого врага пулей не возьмешь.
«Правда моя, — подумал Пашка, — война!»
— Враг этот никого не щадит, подряд всех косит. Гибнут молодые, здоровые, сильные. Если мы не придем на помощь, с ними погибнет и наша Республика... Неделю тому назад я был там...
