Козявкин сын - [6]

— Ну, сыпь, товарищ!

Пашку будто кто обласкал. — «И хороший же мужик», — подумал Пашка, и с удвоенной силой стал швырять толстые поленья.

— Стоп!

Пашка, как кремень, припал к дыре взглянуть на красное лицо кочегара, в котором Пашка почувствовал себе защиту.

Кочегар выбрал место для новой поленницы.

— Давай, — сказал он Пашке.

А Пашка и рад, что он тут нужен; «может быть, и оставят на пароходе», — мелькнула у него мысль.

— Вот молодчина! — подхваливали матросы, — смотри, не отстает от нас.

Пашка, действительно, в промежутки между носилками успевал дрова сбросать в дыру, и у кочегара осталось много несложенных.

— Дяденька, я тебе помогу складывать, — предложил Пашка кочегару.

— И то дело, — лезь!

Пашка, недолго думая, — ноги в дыру, повис на руках и спрыгнул в котельную.

Его сразу обдало жаром, топка ярко горела под котлом.

Выкладывая новую поленницу, Пашка думал:

«Эх, как бы остаться здесь, как бы схитрить, чтобы до отхода его не выгнали отсюда».

А тут кочегар, точно угадав его мысли, задавал такие вопросы, от которых у Пашки поджилки тряслись.

— Ты с батькой что ли едешь куда?

Пашка понял, что его считают за пассажира, но обманывать кочегара не решился.

— Нет у меня батьки! — пробормотал Пашка.

— С кем же ты?

На Пашкино счастье раздался страшный грохот — упала сзади поленница.

— Ах, ччорт! — выругался кочегар.

— Дяденька, я сложу, — сказал Пашка, желая избежать неприятный разговор.

— Ну, валяй! — весело сказал кочегар и пошел к топке.

Послышался откуда-то чей-то голос, как будто в трубу кто-то говорил, но что именно говорилось — Пашка не разобрал.

— Есть, — ответил кочегар и принялся накидывать в топку дрова.

Что-то зашипело, послышался звонок.

«Неужто скоро пойдет, — подумал Пашка, — а уж дрова скоро все».

Затем он сзади поленницы толкнул ногой клетку — грохнулась клетка.

— Осторожней, — крикнул кочегар: — задавить может!

— Есть! — послышалось около машины, то голос был не кочегара.

«Машинист, стало быть, — думает Пашка, — как бы сюда не заглянул».

Пароход сильно зашипел, громадные клубы пара закрыли пристань.

«Скоро пойдет», — решает Пашка, и медленно стал складывать дрова, стараясь не стучать, чтобы не услыхал машинист.

Дрогнул пароход, зачахали колеса: чах, чах, чах, и в кругленькое окошечко видно было, как пристань вместе с островом отдаляется.

Протяжный свисток.

«Прощается!» — думает Пашка, и сам тоже мысленно прощался со своей деревней, с Яковом, с Симаном...

«Завтра хватятся, будут спрашивать, искать... А, может быть, даже и не вспомнят... Не пришел домой, ну, и ладно, скажут, с хлеба долой».

«Не вернусь сюда совсем, — решает Пашка; — нет, может, и заедет как-нибудь, только не скоро... вырастет большой, разбогатеет... и тогда пусть тетка Марфа посмотрит, какой он вор... на, мол, вот за твои яйца, получай, сколько хочешь».

Захотелось Пашке посмотреть, как машина работает, вышел из-за поленницы, а перед ним усатый человек в засаленной кожаной куртке.

— Что тебе здесь надо? Уходи сейчас, шляются тут, язви их, — ругался в куртке.

У Пашки душа в пятки.

— Я дрова складываю, — робко сказал Пашка.

— Какие там дрова?

— Это он мне помогал складывать, дрова упали, — выступил на защиту кочегар.

— А, а... Ну, пусть... Перед Орловкой чтобы ни одного постороннего... Политконтроль будет, — отрывисто сказал усатый.

— Ну, товарищ, кончай, да вылазь, а то попадет из-за тебя, нынче строго, — сказал кочегар.

«Эх, дурак я, — ругал себя Пашка: — вылез не во-время, за дровами-то никто бы не увидал, езжай, куда хошь, а теперь политконтроль... Видно, какой-нибудь важный большевистский начальник, когда и машинист боится».

VII. ПАШКЕ НЕ ПОВЕЗЛО

На нижней палубе народу полно. Сидели на мешках, на дровах и на полу.

«Хорошо, что из нашей деревни никого не видать, — думает Пашка, — а то еще скажут — убег... У тетки Марфы яйца украл, цыгана еще припутают, осрамят!»

Поднялся на верхнюю палубу — свободно. Яркое солнце слепило глаза. Любовался Пашка зелеными лесистыми берегами, отражающимися в воде, как в зеркале. Весело пенили воду колеса, от которых большие валы клином разбегались к берегам. — «Как хорошо, — думает Пашка, — так бы и растянулся вот тут на солнышке». Вспомнил про машиниста — пропала радость, точно на солнце надвинулась туча, и сделалось темно и тоскливо. «Только до Орловки, а там беспременно высадят»...

Зазвонил звонок. Матросы, свободные от вахты, сходились в клуб — в общую каюту I класса.

Пашка заглянул в окно — на столах газеты, книжки с картинками.

У двери сидела молодая, на учительницу похожая, записывала приходящих.

— Ваша фамилия? — спросила она толстого пожилого матроса с черной с проседью бородой, который направился мимо нее к столу.

— Надо што ль? Кожухов Никита... лоцман.

— Да, это наш новый лоцман, — подтвердил молодой матрос, — товарищ Кожухов! — вот место есть и газета.

— Найду сам, зрячий... Газету можешь сам читать... На што она...

Лоцман сел на мягкий клеенчатый диван, осмотрел зал-каюту, потрогал рукой обшивку, точно хотел убедиться не подменена ли; насупился, как будто неволя загнала его сюда; побарабанил пальцами по столу, обвел глазами всех присутствующих.