Козявкин сын - [2]

Утро и день болтались по улице около волисполкома, в заготконторском дворе, где с самого раннего утра стояли возы с разверсткой. Сдавали мясо, масло, капусту, мед, картошку, кожу, хлеб...

«Чего, чего тут нет, — думал Пашка, — кому это все запасают?»

Громадные бывшие Козихинские амбары были наполнены снизу доверху.

Пашке удалось пробраться в овощный склад, где он набрал в карманы моркови, да под полой пронес две больших брюквы; Митьке посчастливилось захватить кусок свинины.

Где бы съесть? На сборне народу много. Идут по улице, размышляют.

Попадается Сенька Козихин.

— Сенька, на мельницу! Ты в сушилке не бывал? Хорошо там, тепло. Айда!

— Прогонят, — ответил Сенька.

— Ты скажешь, что батька послал посидеть.

— Идем.

Прибежали... А Иван, рабочий, навстречу в дверь:

— Вы зачем?

— Папаша послал посидеть, — смело сказал Сенька.

— A-а, папаша, ну, тогда другой табак, оставайтесь.

В печке прогорели дрова. Митька разломил свинину на части, поджарил на угольках.

— Ha-те, ешьте, — угощал он ребят. Потом испекли брюкву.

— Где вы взяли? — спросил Сенька.

— Мужики за работу дали, — не задумываясь, ответил Митька.

— Ну, айда, на третью полку, там не жарко.

Забрались по лестнице, растянулись на теплом цинковом полу.

— Сенька, ты боишься чертей? — спросил Митька.

— Боюсь... а ты? Ты ведь тоже боишься?

— Чего мне их бояться, — я не буржуй, а вот буржуи, у которых напрятано всего много — боятся. Батька твой здорово боится.

— Он не буржуй!..

Сенька чувствует, что Митька его поймал на слове, и не знает как выкрутиться.

А Митька продолжал:

— Буржуи те, у кого лавка была, мельница, да кто за прилавочком стоял, да подсолнухи щелкал.

— У нас нет ни лавки, ни мельницы, все отобрали.

— А где Ванька у вас?

— В городе, комиссаром... с леворвертом ходит, да еще другой в кармане про запас держит. Никого не боится.

— Чертей-то тоже, поди, трусит, — вставил Пашка.

— Ах, ты... трусит?! думаешь, как ты?

— А много у вас напрятано? — продолжал свой допрос Митька.

— Чего?

— Ну, муки, там сахару, конфет, товару разного...

— Ничего не напрятано... Мы и чай без сахару пьем...

— Ври, ври, — не удержался Пашка.

— Да что мне врать-то, что я не знаю, что ли, все отобрали, твой же отец кладовку разбивал...

— Разбивал? А ты видал? — озлился Пашка.

— А где у вас запрятано все? Закопано, верно, в подвале?

— Где, где... чего пристали?.. уйду, когда так. Сейчас дядя Иван придет — прогонит.

— Нет, не уйдешь, пока не скажешь.

— Как не уйду, вот сейчас возьму, да и уйду.

Сенька встал и хотел бежать.

Митька ударил его по поджилкам.

— Садись!

Сенька так и грохнулся на пол, заплакал:

— Я папаше скажу.

— Говори хоть мамаше. Пашка, пойдем, пусть он с чортом поговорит, чорт вот в этой дыре живет, по ночам вылезает, — указал Митька на закопченую отдушину в стене.

Выскочили за дверь и захлопнули ее перед носом Сеньки. Сенька заорал во всю мочь и забарабанил в дверь.

— Отворите! Караул! О, о, о! Митька, отопри — скажу!

Митька открыл дверь.

— Ну, говори же.

— Пусти сначала, потом скажу.

— Нет, сначала скажи, — и Митька силой толкнул Сеньку назад и захлопнул дверь.

Сенька упал навзничь и закричал пуще:

— Митька-а! скажу, ей богу, скажу!

Митька открыл.

— Ну?

Внизу скрипнула дверь.

— Дядя Иван! — громко крикнул Сенька и с разбега бросился на Митьку.

Получив сильный удар в грудь, Митька упал, а Сенька, выскочив за дверь, зацепился за Пашкину ногу и кубарем полетел с лестницы.

— О, о, о! — застонал внизу Сенька.

— Кто тебя, кто? — кричал в темноте Иван.

— Ах, вольница проклятая! Эй, вы! слезайте, что ль! Вот я вас палкой, черти!

Иван зажег светец и с палкой полез наверх.

У третьей площадки Митька хлопнул мешком по руке Ивана, светец вылетел и погас.

— А, так, озоровать тут собрались, — уж не на шутку рассердился Иван.

Быстро слез, захватив с собой стонущего Сеньку, — ушел из сушилки.

Митька сбежал вниз — дверь приперта, пробовал в отдушину — голова пролезает, а плечи нет.

— Изобьют теперь нас, Пашка.

Как мыши в мышеловке, бегали ребята от одной отдушины к другой.

— Давай в окно!

Хвать Митька за раму — крепко прибита к косякам.

— А, чорт! — выругался Митька, обмотал мешком руку и с сердцем ударил в крестовину рамы.

Зазвенели стекла, вылетела крестовина на улицу. Митька выскочил в окно и пропал в темноте. Пашка был много меньше Митьки, насилу достал до окна, подтянулся на руках — глянул в темноту, — сердце так и замерло, а уж внизу слышны мужичьи голоса.

— С мельницы бегут, — подумал Пашка и забился в угол под пустые мешки.

II. В КАТАЛАЖКЕ

Утром по деревне передавалось из дома в дом: Козихинского Сеньку убили и ограбили мельницу, заготконторский хлеб украли.

— Украли... Знаем мы этих воров, — подмигивали мужики. — Зачем только парнишку-то своего пихал.

Проснулся Пашка от какого-то шума, мужичьих голосов. Открыл глаза и удивился: рядом с ним лежит чернобородый цыган, а подальше молодой цыган. Вчера ночью, когда его втолкнули в каталажку, он никого не заметил: было темно.

Темно и обидно. Обидно на Митьку: сам выскочил, а Пашка попался.

Бить его хоть и не били, но Козихин потаскал Пашку за волосы, и сейчас голова-то точно ошпарена, дотронуться больно.

Пашка подошел к окошечку. Козихин сидит за столом, красный, с сердцем говорит мужикам: