Кожа времени. Книга перемен - [10]
Однажды, в бравые девяностые, я подвизался писать колонки в тот же «Плейбой», но на русском языке и почве. На третьей колонке я понял, что иссяк, к пятой — перешел на любвеобильных обезьян бонобо, шестую посвятил старинной японской прозе, правда, женской. Но тут мне повезло: редактора выгнали, издателя тоже, контракт не возобновили, и моя карьера литературного плейбоя быстро завершилась. Я о ней никогда не жалел. Тело у нас молчаливое, и толком говорить на его языке никто не умеет, что и доказывают некогда считавшиеся дерзкими опусы Лимонова.
Встретившись с невиданным тиражом интернета, эрос заскучал от монотонности, но нашел выход в принципиально новом открытии, которое радикально меняет привычное распределение ролей. В порнографическом акте главное не то, что происходит по обе стороны экрана, а сам экран. Отделяя участников от зрителя, он ограничивает секс вуайеризмом. Чтобы сделать следующий шаг, надо убрать экран и превратить соглядатая в участника. Вот этим и занимается виртуальная реальность.
Ее коммерческий потенциал огромен: уже через несколько лет рынок таких услуг обещает превысить миллиард долларов. Первые эксперименты на порнониве дали потрясающие результаты. Только за один, правда, рождественский день, когда труднее всего перенести одиночество, 900 000 человек решилось испытать на себе новый аттракцион. Чтобы создать эффект соучастия, каждую сцену снимают со всех сторон. Так, фирма «Камасутра ВР» использует 142 камеры. В погоне за тотальным опытом виртуальный секс включает обоняние, тактильные и даже вкусовые ощущения. Более того, вскоре вашему партнеру смогут придать любой облик — от Мадонны до мадонны, от Джеймса Бонда до питекантропа.
Впрочем, не стоит вдаваться в технику нового брака. (О старой лучше всех написал Довлатов: книга о сексе открывалась «введением».) Интереснее другой вопрос — зачем?
На первый взгляд, секс с машиной живо напоминает тот, которым занимался Калигула в Древнем Риме, Берия — в сталинской Москве, и Вайнштейн — в современном Нью-Йорке: вторую половину не спрашивают. Но секс-машине лучше — ей все равно. Она безотказна, красива и, учитывая перспективы искусственного интеллекта, даже умна. Примерно таким видели идеал семейной жизни в просвещенных Афинах: брак — для деторождения, гетеры — для удовольствия, в том числе от беседы. Поэтому легко представить, что, став общедоступным, виртуальный секс окажется повсеместным и незаменимым. И с этого момента сексуальная революция, как уже было сказано, сменится антропологической.
Виртуальный секс позволит развести мужчин и женщин по отдельным камерам и убрать похоть из их отношений. В сущности, об этом всегда мечтала церковь, считавшая целибат подвигом, чем она и отличалась от восточных религий, видевших в сексе динамо космической энергии. По-китайски формула человека «М плюс Ж», на Западе — «М минус Ж» и уж тем более «Ж минус М».
Но если секс окажется личным, а не парным делом, то любовь, как мечтал Платон и хотели отцы церкви, станет неотличима от дружбы, особенно если детей заводить в пробирках.
И это значит, что своей очередной безумной выходкой прогресс задает сакраментальные вопросы, мучившие еще тургеневских девушек: есть ли любовь без секса, есть ли секс без любви и что с нами будет, если виртуальная реальность окончательно разведет одно с другим.
Владеть или пользоваться
Зная, что дождь неизбежен, в Англии не выходят из дома без зонтика. Другим сложнее, и постоянная лотерея заканчивается проигрышем: дождь идет только тогда, когда мы решили, что его точно не будет. В Нью-Йорке закон метеоподлости ловко использует уличная торговля. Стоит небу нахмуриться, как из-под земли возникают торговцы зонтиками по пять долларов, но это дорого, потому что покупки редко хватает и на три квартала. В Китае вышли из положения иначе. Там сдают зонтики напрокат — 15 центов, и можно вернуть в любой киоск в радиусе ста метров от того места, где перестал идти дождь.
— Больше, — говорит изобретатель, — никому и никогда не придется покупать зонтик, а главное — мучиться, решая, брать ли его с собой.
То же самое с баскетбольными мячами. Возле корта с кольцом — автомат, где за те же 15 центов выдают мяч на час. Каждый, кто возил тяжелый и неудобный мяч в метро, оценит удобство. Это, разумеется, относится и к велосипеду. Взять его, где понадобится, и отдать, где придется, — удобство, уже привычное жителям всех больших городов.
Постиндустриальная идея делиться переносит нас к первобытному коммунизму, когда, как Энгельс уверял Маркса, люди обходились без собственности вовсе. Я, впрочем, в поисках примера спускаюсь на ступеньку ниже (хотя не все со мной согласятся) и учусь у своих котов.
— Они, — не устаю я восторженно повторять, — всем пользуются и ничем не владеют.
— Как и все мы, — одобрил приятель-буддист, — раз с собой не возьмешь, то всё напрокат.
— Но мы, — говорю я, вспоминая, что наши кошки сделали с диваном, — хотя бы употребляем вещи по назначению.
— Ты в этом уверен? — спросил он, и я не нашел что ответить.
Из того, что сдается напрокат, самое интересное — квартира. Сервис, который по-русски называется красивым, напоминающим заклинание старика Хоттабыча словом «эйрбиэнби». С тех пор как это стало возможным, для меня чужое жилье — наиболее экзотическая часть путешествия.
