Кожа для барабана, или Севильское причастие - [27]

— Давно пора, — отозвался Мачука.

Его взгляд был по-прежнему устремлен на противоположную сторону улицы, и Гавира не понял, к чему относились эти слова: к банку «Поньенте» или к алькальду.

— Вчера мы ужинали вместе, — прибавил он, чтобы выяснить это, краем глаза держа в поле зрения профиль старика. — А сегодня утром у нас состоялся длинный и весьма сердечный разговор по телефону.

— Ох уж этот твой алькальд… — пробормотал Мачука, как будто пытаясь припомнить смутно знакомое лицо. Любой другой мог бы принять это за признак старческого склероза, но только не Пенчо Гавира, знавший своего президента слишком хорошо, чтобы делать поспешные выводы.

— Да, — подтвердил он, внутренне насторожившись, чтобы не упустить ни единой мелочи, ни единого жеста или оттенка речи: именно это помогло ему стать тем, кем он был. — Он согласен привести в порядок этот участок и немедленно продать его нам.

В его голосе не было торжествующих ноток, хотя он имел на них полное право. В том мире, в котором жили эти двое, одним из неписаных правил являлась сдержанность.

— Будет много шума, — заметил старый банкир.

— Ему все равно. Через месяц истекает срок его мандата, и он знает, что больше его не переизберут.

— А пресса?

— Прессу можно купить, дон Октавио. — Гавира сделал рукой движение, каким перелистывают страницы газеты. — Или кинуть ей пару костей повкуснее.

По тому, как кивнул в ответ Мачука, он увидел, что старик понял его намек. Кановас как раз только что спрятал в портфель собранное им, Гавирой, досье — настоящую бомбу — о злоупотреблениях при выплате правительством Андалусии пособий по безработице. План состоял в том, чтобы опубликовать эти материалы одновременно, в качестве защитного экрана.

— Городской совет противодействовать не будет, — продолжал он. — Совет по культурному наследию у нас в кармане, так что остается уладить только церковный аспект проблемы. — Он сделал паузу в ожидании комментариев, однако старик не разжал губ. — Что касается архиепископа…

Из осторожности он не закончил фразу, предоставив сделать следующий ход своему собеседнику. Ему нужны были подсказки, сигнальные огни, выражения соучастия.

— Архиепископ хочет получить свое, — наконец заговорил Мачука. — Ты же знаешь: Богу — Богово.

Гавира осторожно кивнул:

— Само собой.

Только тут старый банкир повернул голову и взглянул на него.

— Ну так дай ему что следует, и дело с концом. Дело было нелегкое, и оба знали об этом. Старая скотина!

— Мне все ясно, дон Октавио, — подвел итог Гавира. — Тогда не о чем больше и говорить.

Мачука помешал ложечкой в своей чашке кофе с молоком и снова погрузился в созерцание рекламы Андалусского ломбарда. Сидевшие за соседним столиком Кановас и Перехиль, глухие к разговору хозяев, враждебно уставились друг на друга. Гавира заговорил, тщательно выбирая тон и слова:

— При всем моем уважении, дон Октавио, нужно обсудить еще кое-что. У нас в руках самый грандиозный градостроительный куш со времен Всемирной выставки девяносто второго года: три тысячи квадратных метров в самом сердце Севильи, в Санта-Крус. И в связи с этим — покупка «Пуэрто-Тарга» саудовцами. То есть от ста восьмидесяти до двухсот миллионов долларов. Но вы ведь позволите сэкономить по мере возможности… — Он отпил глоток пива, чтобы в воздухе подольше продержался отзвук слова «сэкономить». — Я не хочу платить десять за то, что мы можем получить за пять. А архиепископ слишком зарывается.

— Но ведь придется как-то отблагодарить Монсеньора Корво за то, что он умывает руки. — Мачука чуть сузил свои морщинистые веки, что должно было означать улыбку, хотя даже отдаленно не напоминало ее. — Как ты говоришь, предоставить льготы, диктуемые необходимостью. Не каждый же день архиепископы соглашаются отдать такой участок земли, выгнать священника и снести церковь… Тебе не кажется? — Перечисляя, он загибал костлявые пальцы поднятой руки, потом усталым движением уронил ее на стол. — Это называется высший пилотаж.

— Знаю. И это мне стоило немалого труда, если позволите заметить.

— Потому ты и сидишь в своем кресле. А теперь заплати архиепископу компенсацию, на которую он намекнул, и покончи с этой частью дела. В конце концов, деньги, с которыми ты работаешь, мои.

— Но они принадлежат также и другим акционерам, дон Октавио. Помнить об этом — мой долг. Если я чему-то научился от вас, так это именно тому, как выполнять взятые на себя обязательства, не бросая денег на ветер.

Банкир пожал плечами:

— Смотри сам. В конце концов, это твоя операция.

Это действительно была его операция, со всеми вытекающими из данного обстоятельства плюсами и минусами, однако напоминания дона Октавио было далеко не достаточно, чтобы вывести Пенчо Гавиру из себя.

— Все под контролем, — уверенно ответил он.

Голова у старого Мачуки работала, как компьютер. Гавира, знавший об этом слишком хорошо, увидел, как его хищные глаза скользнули с плаката Андалусского ломбарда на фасад банка «Поньенте». Операции в Санта-Крус и «Пуэрто-Тарга» были не просто хорошими сделками: в зависимости от их исхода Гавира мог либо сменить Мачуку на посту президента, либо остаться безоружным перед лицом административного совета, представляющего старейшие богатые семейства Севильи, весьма мало расположенные к молодым и честолюбивым адвокатам-чужакам. Гавира ощутил в левом запястье, под золотым браслетом «ролекса», пять лишних ударов в минуту.