Козацкому роду нет переводу, или Мамай и Огонь-Молодица - [193]

— Вижу! — буркнул Мамай, кивнул Иваненку: — Бежим!

Долго пришлось бы рассказывать, как они мчались по болоту, как догнали разбойников-однокрыловцев, как затеяли вдвоём с Иваненком смертный бой против всех — пятерых, правда, а не шестерых, затем что отец Флориан куда-то уже скрылся вместе с выкраденною панною Кармелой.

Эх!.. С одной саблею на двоих — ведь Иваненко-Иванов, само собою, был безоружный — они налетели на желтожупанников, и кто знает, чем кончилась бы стычка, когда б не подоспела Мамаю с алхимиком нежданная подмога.

21

Мамай и не приметил, как появился рядом его старый приятель, Дмитро Потреба, как ринулся в бой переодетый рейтаром Прудивус, откуда взялся и верный Мамаев друг и спутник, Пёсик Ложка.

Козак увидел только, как один из однокрыловцев, что наседали на него, вдруг дико вскрикнул, завертелся на месте, стараясь оторвать от толстого своего зада какую-то нечистую силу, что нежданно вцепилась в мягкое зубами.

Когда Мамай пырнул саблей того несчастного, Ложечка вцепился сзади в другого желтожупанника, а когда и сей полёг от Тимошевой сабли, то — в третьего, а к четвертому, с коим рубился, положив дитя, Потреба, вскочил на спину, а пятому вцепился в лытку, и скоро все пятеро разбойников валялись в собственной крови, а души их уже летели куда-то в пекло, а может, и в рай, того не ведая, что врата рая по вине святого Петра на замкé.

Чуть дальше лежал, в землю носом, и пан алхимик. Кровь струилась у него по голове, и сразу не понять было — жив он, или помер, или как раз кончается.

— Ранили Иваненка! — крикнул Мамай и кинулся к Иванову.

— Ранили? Меня? — безучастно переспросил алхимик и обеспамятел.

Мамай вырвал несколько стебельков чистотела, на котором уже сияли ярко-жёлтые цветы, выдавил жёлто-красный сок из его коричневых корешков и, смазав изрядную царапину на виске у алхимика, завязал её лоскутом, оторванным от сорочки. Да с Иваненком, видно, творилось что-то неладное, и Козак спросил:

— Ты встать не можешь, Иван?

Алхимик пробормотал:

— Ложись-ка и ты…

— Одурел?!

— Погляди только!

— Не вижу я ничего.

— Да вот…

— Земля и земля, — рассердился Козак.

— Железо!

— Где ж оно?

— Глянь! — и алхимик, Иванов-Иваненко, разгребая влажную, покрытую буйной травой землю, тыкал жёлтым ногтем в зёрнышки и кружочки, схожие с мелкой денежкой, чёрные, рыжие или ржаво-красные, и сплошные, и пористые. — Болотная руда! — задыхаясь, воскликнул он, и бледное лицо его пошло красными пятнами. Он копал рукой вглубь, а там всё больше попадалось тех кружочков, уже глубже чем в локоть вырыл ямку, а всё вытаскивал красные и жёлтые денежки и фасольки. — Видишь теперь?

— Сколько в сей руде железа? — озабоченно спросил Мамай.

— На половину — половина.

— Слава богу!

Когда Прудивус и Потреба тоже склонились к находке алхимика, на руках у старика заплакал младенец, и это отрезвило всех, хотя и разглядывали они ту руду совсем недолго.

Козак Мамай недоумённо глянул на дитя и заторопился бежать дальше, чтоб навек не утратить след Подолянки, — панна Ярина с доминиканцем, конечно же, были ещё где-то здесь поблизости, среди мочажин и болот.

— Пойдёшь со мной, — кивнул Мамай лицедею. — А ты, Иван, запомни место и — назад, в Мирослав: приведёшь сюда копачей. Вы, Потреба, возвращайтесь с нами.

— Ребёнка в город нести надобно! — кивнул на бывшего запорожца Тимош.

— Ребёнка? Чей это? — И, озабоченный продолжением погони, не дожидаясь ответа, Мамай сказал — Дитёнка отдайте алхимику! Ты отнесешь, Иваненко…

Потреба хотел было уже вручить младенца Иванову, но тот поднялся, и все увидели, что сорочка его в крови, что кровь течет из рукава.

— Ранили-таки? — тревожно спросил Мамай.

Иваненко не ответил, но тут же зашатался и чуть не упал.

Его едва успел подхватить Прудивус.

— Куда ему с ребёнком! — проворчал спудей.

— Оставайтесь вы с Иваненко, Потреба; приведите сюда за рудой мирославцев, — и попросил — Не мешкайте.

— Да ведь дитя! — кивнул на свою ношу дед Потреба.

— Да ведь железо! — кивнул на разрытую яму Иванов-Иваненко.

— Дойдёте? — беспокоясь, спросил Козак.

— Надобно дойти, — ответил алхимик.

— Не бойся, Иваненко: рана не страшная…

— Я не трус, — просто, без похвальбы, сказал Иванов. — Ведь и для того, чтобы трусом быть, нужна горячая кровь. А у меня уж… — и он, седоглавый, махнул рукой.

— Знаю, знаю, — уважительно поглядел на алхимика Козак Мамай и спросил — Без моего Ложки дорогу найдёте?

— Найдём, — едва вымолвил Иваненко, ибо его уже качало: от боли, от потери крови, от заботы о самом дорогом сокровище, только что открытом здесь, на болоте.

— Так двинулись! — кивнул Козак Мамай лицедею да Ложке, и мига не прошло, как, поспешая вдогонку за дьяволом, что выкрал панну Ярину, скрылись они в зарослях ольхи, исчезли так тихо, словно их тут и не бывало.

Только тёмно-синие болотные стрекозы трепетали крылышками над Ивановым-Иваненком, такие сияющие и переливчатые, как то может быть лишь во сне.

Трепетанье этих крылышек и вправду словно навевало сон, и алхимик, нечеловеческим усилием поднявшись, сказал Потребе:

— Дайте руку…

25

И с младенцем на руках они поплелись к Мирославу.

А в Мирославе творились такие дела, что впору бы и самому Козаку вволю нахохотаться, ибо случилось в тот день на поле боя хоть и не записанное борзописцами да историками на скрижали побед, — сталось то, что ждалось: верно предугадав ход событий, Козак спокойно в тот день оставил обложенный ворогом город и отправился с Иваненком искать железо, а потом кинулся и дальше — ловить отца Флориана с украденной панною Яриной.