Койот Санрайз - [88]

И знаете что? К чему-то идти – лучше, чем убегать от чего-то. Никакого сравнения.

Иногда я все равно плачу. Но мне больше не приходится прятать слезы. Когда мне грустно, когда я тоскую по маме или сестрам, я могу просто поплакать. И папа кладет мне руку на плечо. А иногда плачет вместе со мной. И это просто жуть. Но мне нравится.

Ну да. Может, я слегка сломлена горем. Может, душа у меня слишком ранимая. Но я думаю о Вэл, и о Сальвадоре, и о Лестере, и мне кажется, что это ничего. Может, мы все слегка чем-то сломлены. Может, мы все немножко слишком ранимые. Может, потому-то мы настолько нужны друг другу.

Каждое утро Родео спрашивает меня, куда я хочу поехать, и если у меня есть свое мнение, я его высказываю. И я знаю, что если в следующий раз я скажу ему, что хочу наведаться в Поплин-Спрингс, штат Вашингтон – а этот следующий раз обязательно наступит, – туда мы и поедем.

Я больше не оберегаю папу от всего на свете. Мы оберегаем друг друга.

В моей комнате под кроватью лежит коробка. В коробке лежит сокровище. Точнее, целая куча сокровищ. Иногда я сижу и разглядываю их. Иногда мы сидим и разглядываем их вместе.

А еще я завела для нас новую традицию. Почти каждый вечер, прежде чем лечь спать, мы оба рассказываем по одному воспоминанию. Одно воспоминание в день. Воспоминание о нашей семье. Это может быть воспоминание о чем-то важном или воспоминание о чем-то ерундовом, воспоминание грустное или воспоминание счастливое. Все равно какое. Иногда я их записываю и складываю в коробку.

Я помню вечер накануне возвращения. Как я боялась, что, стоит мне вернуться, я почувствую, что мамы и сестер больше нет. Что ж, их больше нет. Но, боже мой, они никуда не исчезли. Ничего подобного. Теперь-то они есть. И никогда больше не исчезнут.

И вот однажды мы увидели это. Зеленый указатель над автострадой, а на указателе – название города. Города, куда мы заезжали несколько лет назад, города, который нам понравился. И даже полюбился. Город маленький, люди приятные. Город, к которому мы, может быть, держали путь, но притворялись, что просто так катаемся. По городу протекает река: она всегда в движении, но никогда никуда не пропадает. Есть булочная, где продаются большие круглые караваи из бездрожжевого теста: со сливочным маслом – просто пища богов. Есть школа с большим футбольным полем. А у прачечной всегда стоит фургон с тако. А летом даже работает кинотеатр, где можно смотреть кино, не выходя из машины. Отличное местечко. Городок, к которому, пожалуй, стоит примериться.

А указатель говорит нам, что до этого города осталось десять миль.

Косые лучи солнца струятся в окна Яджер, мотор рокочет. Честно говоря, в автобусе до сих пор слегка попахивает козой, но мы привыкли, а даже если бы не привыкли, все равно бы не досадовали, потому что это была просто замечательная коза и отличная попутчица.

Айван сидит на приборной панели, прикрыв глаза, созерцая автостраду.

Солнце подумывает, что пора бы и закатиться, но медлит. Оно осветит нам дорогу до самого города. Оставит нам достаточно отблесков в небе, чтобы мы успели доехать. И потом нас окутает ночная прохлада. А потом мы проснемся, и наступит новый день.

Я смотрю на Колокол Судного дня, и он блестит на солнце, точно ворота, которые охраняет в небесах святой Петр, и думаю: может, встать и ударить в колокол? Но я этого не делаю – момент неподходящий. Вот почему-то неподходящий. Момент яркий, насыщенный и по-своему глубоко счастливый, но в нем и так звенит тихая музыка.

И тут папа говорит: – Расскажи мне сказку, Элла.

И я улыбаюсь. И протираю глаза. И делаю вдох, а потом еще один, поглубже.

И чуть ли не теряю дар речи от того, сколько в мире сказок, которые надо рассказать. Чуть ли не.

Так я стою, глядя на мир, в который мы въезжаем. Все то, что случилось, запросто могло и не случиться. Всего, что есть на свете, запросто могло и не быть. Восходы, закаты и слаш – ничто из этого не обязано существовать; падающие звезды, акустические гитары и обычай держаться за руки, хорошие книги, теплые одеяла и поцелуи на ночь – всего этого запросто могло бы не быть. Мама, Ава, Роза не были обязаны родиться и дышать; жизнь могла так обернуться, что они вообще не появились бы на свет. Родео, я, Яджер, Лестер, бабушка, Сальвадор, Вэл, Айван – жизнь могла так обернуться, что мы никогда бы не родились. Все вокруг, даже самое незначительное, запросто могло бы никогда не возникнуть, и я никогда бы ничего из этого не увидела, и даже никогда не узнала бы, что чего-то не увидела на свете.

Но оно возникло. И я это увидела. Еще как увидела.

Сколько же на свете счастья.

Сколько же на свете печали.

Сколько же на свете всего.

– Итак, – говорю я, ласково сжав папино плечо, – жили-были одна девочка и ее папа.

От автора

Самая большая выдумка в любой книге – то, что на обложке обычно значится только одно имя. Есть очень много людей, перед которыми я в долгу за помощь и поддержку на пути этой книги к читателю.

Благодарю вас, Пэм и Боб, мои литературные агенты, за то, что вы подыскали Койот дом и боролись за нее на каждом шагу.

Благодарю моего замечательного редактора Кристиана: его согласие дало книге шанс на публикацию, его ум и чуткость сделали эту историю неизмеримо лучше.