Койот Санрайз - [77]

– Ты спятила! – завопил Сальвадор. Спорить с ним было бы глупо, а соглашаться – бесполезно, так что я лишь крепче стиснула руль, уставившись на съезд, до которого оставалось всего четверть мили.

Полицейская машина перестроилась в наш ряд. Ее стоп-сигналы загорелись. Мы с ревом неслись прямо на ее задний бампер.

До съезда оставалось метров сто.

Нет, не прорвемся.

Я резко вывернула руль, притворяясь, что беру влево.

Коп попался на удочку. Прибавил скорость, блокируя ход, который, как ему казалось, я задумала.

И этого мне вполне хватило.

Я вернулась в правый ряд, а коп последовал за мной, набирая скорость, чтобы не отставать.

Вот и съезд с автострады. Белая разметка полосы, ведущей к нему, плавно поворачивала вправо. Я, как бы не заметив ее, поехала по автостраде дальше.

– Что ты делаешь? – завопил Сальвадор.

Я выждала, пока мы миновали белую разметку въезда на эстакаду.

Заорала: – Держись! – И резко вывернула руль вправо. Яджер пересекла разметку, а потом треугольник посыпанной щебенкой обочины – и оказалась на эстакаде, ведущей в Поплин-Спрингс. Под колесами что-то треснуло, автобус тряхнуло: мы раздавили пластиковый сигнальный столбик, но я сочла, что в общем и целом маневр удался.

Коп слишком поздно сообразил, что я задумала. Когда я свернула на эстакаду, он уже миновал ее на полном ходу. Затормозил, аж шины взвизгнули, но поздно – птичка улетела: когда я, взбираясь на эстакаду, увидела его в последний раз, он тормозил юзом, в облаке пыли, на обочине под эстакадой, метрах в ста от выезда.

– Гип-гип-ура! – закричал Сальвадор, вскочил, помахал в воздухе кулаком. – Ты от него оторвалась!

– Да нет, – крикнула я в ответ, хотя мое лицо расплывалось в широкой – аж мускулы сводило – улыбке. – Он просто даст задний ход и вернется по обочине. Я выиграла нам, наверно, секунд сорок пять. Но, по-моему, нам больше и не надо.

Поплин-Спрингс никогда не был большим городом, и, хотя бабушка сказала, что он растет, он пока не превратился в какой-нибудь кипучий мегаполис. Дорогу до Сэмпсоновского парка я помнила прекрасно даже спустя столько лет. Когда мы пулей вылетели с автострады, я сбавила скорость до разрешенной в городе.

Мимо мелькали жилые дома и магазины.

Прилив адреналина – типичная реакция на то, что вы сумели на школьном автобусе уйти от самого настоящего копа, – постепенно выветрился, к горлу подступил комок.

На улицах Поплин-Спрингс ко мне с удвоенной силой вернулось то знакомое, почти забытое ощущение «вот я и дома», которое недавно навеяли мне контуры холмов. Вот белый дом с зелеными ставнями – вроде бы знакомый. Кажется, я сюда ходила к кому-то на день рождения. В былые времена, когда была жива мама. Магазинчик на углу – помню, как однажды, в знойный летний день, ходила туда с Авой за мороженым. В былые времена, когда была жива Ава. А перед продуктовым по-прежнему стоит пластмассовая лошадь, на которой можно покататься: опусти в прорезь двадцать пять центов, и лошадь под тобой начнет раскачиваться и брыкаться. Так и вижу, как Роза сидит на этой лошади, крепко вцепившись в гриву, улыбаясь во весь рот, с горящими глазами: малышам такое катание в радость. Но это было, когда она еще была моей младшей сестрой. До того, как она стала только воспоминанием.

Воспоминания клубились вокруг меня, плотные, как дым костра, душили, жгли глаза.

Вот и свершилось.

Я здесь.

У меня затряслись руки.

На секунду, на одну секунду я полностью осознала, почему Родео решил больше никогда сюда не возвращаться. Но через секунду все прошло. Потому что прямо по пятам этой мысли, даже перекрывая ее, смешиваясь с ней, пришло осознание того, что вернуться сюда – наверно, самый правильный поступок в моей жизни.

Потому что они здесь. Воспоминания клубились вокруг меня, такие же нежные и грустные, как голос, который по вечерам убаюкивает тебя колыбельной.

Я их люблю. Я по ним тоскую. Я слишком долго по ним тосковала.

Кто-то хлопнул меня по плечу: оказывается, Сальвадор. Говорит мне что-то.

Я вырубила радио. Без музыки, без воя сирен, без шума автострады все вокруг стало удивительно тихим. Даже мирным.

– Чего? – спросила я.

– Дорогу знаешь?

Я заморгала: Сальвадор в зеркале расплывался. Брось, Койот, не юли: вообще все расплывалось.

– Ага, – сказала я, откашлялась, избавляясь от хрипотцы в голосе. – Ага, дорогу знаю.

Перехватила в зеркале взгляд Сальвадора, снова откашлялась, а Сальвадор ничего не сказал, но не убрал руку, просто держал руку у меня на плече в этом затихшем, безмолвном автобусе.

Хороший он парень, этот Сальвадор.

Наконец мирную атмосферу нарушили звуки сирены догонявшей нас машины. Но я была спокойна – теперь меня уже ничто не остановит. Сальвадор оглянулся посмотреть на копа, но руку с моего плеча не убрал. Глэдис, цокая копытами, встала рядом, жалобно тыкалась носом в мою ногу, пока я не сняла руку с руля и не погладила ее. Айван, юркнув между ног козы, вспрыгнул мне на колени. Потерся носом о мой локоть, улегся, прижавшись ко мне.

Улица завернула за угол. Все, вот и он. Прямо передо мной.

Деревья. И лоскут травы. Расчищенный пустырь.

И машины. Большие желтые стальные машины с гусеницами, ковшами, поршнями и зубами. Некоторые стояли на месте, но другие двигались: дергались, копали, соскребали, взметая пыль. И везде расхаживали, вытаптывая траву, рабочие в ярких жилетах, касках, джинсах и солнечных очках. Поодаль штабелями лежали срубленные деревья.