Ковыль - трава степная - [22]
Иван Ильич свернул самокрутку и жадно затянулся. Кудряшов молчал. Он вдруг с любопытством отметил, что брова и глубоко посаженные, задумчивые глаза Ивана Ильича чем-то напоминают его брови и его глаза. И вздувшаяся синяя жилка на виске была точно такой же, как у него.
- А тут Катю встретил. Твою мать. Да так она мне Галю напомнила... ну точно сестры-двойняшки!.. Ты меня правильно пойми, Евген. Не кобель я какой-нибудь, понимашь... Вот она подтвердит. Женщин в селе много. И молодых и красивых... Мог бы я найти молодую, не вдову... Прости, Катя. Да сам знаешь, сердцу не прикажешь. Полюбил я Катю. По-настоящему. А ответа не было.
Екатерина Ивановна молча повернулась и вышла в сени. Евгений сел на лавку ближе к отцу. Иван Ильич сидел в прежней позе.
- Ходил я за ней, уговаривал. Расписаться пойти предлагал. А она все ждала. Матвеи ждала. Это тоже надо было понять. Совсем я тогда извелся. Уехать хотел - и не смог. Как мальчишка, вокруг ее дома бродил. Люди смеялись. Только мне не до смеха было. А потом... Я не хочу оправдываться перед тобой, Евген, врать тоже... Поймешь - значит поймешь. Нет... Так что же, осуждай тогда, презирай... Свадьбу играли. Михаил-табунщик женился. И мы с Катей там были. Плясали вместе, песни пели... И мне показалось, что она... тоже тянется ко мне. Счастливей меня на этой свадьбе человека не было. Будто мою свадьбу играли.
Иван Ильич встал, молча прошелся по избе и опять сел. Руки его дрожали, по лбу катились крупные капли пота. "Волнуется, - подумал Евгений. - Кто их знает, может, и правда все так было?.. Ничего мне от них не надо. Дай бог самому в себе разобраться".
- Потом домой вместе шли, - решившись, выдохнул отец. - Не знаю я, как все это случилось, не знаю, Евгеа. Только брешут люди, что я... силой... Все было по-людски. Только и в этом случае я не оправдываю себя. Нельзя мне было делать этого в тот момент. Нельзя! Она все еще Матвея своего ждала. А со мной хоть и по согласию, но и опять же по своей слабости женской. А я, выходит, воспользовался этим. Вот в чем беда... Вот чего ни я себе, ни она мне простить не могли. А силой - нет. Не подлец я! А потом выгнала она меня. На завалинке около окна ночевал. Утром в ногах валялся, прощения просил. И слова не вымолвила. Только "уйди" сказала. Так презрительно...
Иван Ильич помолчал и, тяжело вздохнув, заспешил:
- И начались муки. Забеременела Катя. Разные слухи ходили по селу. Сам знаешь, народ какой есть. "Давай поженимся и уедем или тут вместе жить будем", - говорил ей. Она и смотреть не хотела в мою сторону. А тут... донесли в райком партии, что, мол, председатель колхоза безобразничает. Вдов обижает. Мое счастье, что секретарь - мужик умный. Выложил я ему, как на духу, все. А так мог бы и партбилета лишиться... Когда родился ты, - голос Ивана Ильича дрогнул, - сын... мой сын... и не мой. Я с ума чуть не сошел! Плакал и смеялся. Смеялся и плакал. Трудно было, Евген. Ох как трудно! Никому не дай бог так. Не выдержал - пошел однажды в роддом. Купил гостинцев, времена-то трудные были. А ей-то еще и тебя надо грудью кормить. А откуда оно, молоко, возьмется? От баланды крапивной? Не приняла меня Катя. Гостинцы вернула и велела не пускать. Под окном палаты всю ночь простоял. Она и головы в мою сторону не повернула. Утром увидел тебя. Комочек красный. За грудь губенками тянешь, тянешь, а там ничего нет. Ты реветь, а она смотрит на тебя и тоже слезами обливается... За что ж ты, жизнь, тан больно бьешь нас? Чем мы перед тобой провинились? Жить не хотелось. О смерти думал...
Иван Ильич пододвинул к себе стакан, налил водки и одним махом выпил. "Я тоже, наверное, лет через пять поседею", - подумал Евгений, глядя на белую голову отца.
- Смерть - это проще всего, - будто самому себе сказал Иван Ильич. Не имел я на нее уже права. Не имел! - твердо добавил он. - Потому что ты на свет появился. А кроме вас, у меня никого нет.
В комнате стало сумеречно. Осторожно вошла Екатерина Ивановна, зажгла лампу. Лицо отца показалось Евгению осунувшимся и каким-то неестественно бледным. Словно он только что поднялся с постели после тяжелой, изматывающей болезни. От глаз густым пучком расходились моршины, углы губ были опущены и придавали лицу скорбный и измученный вид. "Как он стар! - отметил про себя Кудряшов. - Наверное, это очень трудно - быть совсем одиноким. - Что-то похожее на жалость шевельнулось в его груди и тут же ушло. - Запутался я совсем", - подумал Евгений,
В памяти внезапно возник тот яркий летним день, когда он узнал, что стал отцом и что там, в таинственных комнатах больницы, живет крошечное существо, маленький человечек - его дочь.
Он приходил к ним по три раза в день. Подолгу стояч у окна палаты, смотрел на счастливое, сияющее лицо жены и сам счастливо улыбался. Наташка смешно жестикулировала, показывая, что глаза у дочери похожи на ее глаза, а нос и губы - на его нос и губы. В записке писала, что грудь ее распирает молоко и врачи рекомендуют сцеживать его. И даже принесли какую-то машинку, которую женщины называют "доилкой". "Как у вас в селе, на колхозной ферме!" - иронически добавила в конце.
Повесть Владислава Титова "Всем смертям назло…" во многом автобиографична. Автор ее — в прошлом шахтер, горный мастер, — рискуя жизнью, предотвратил катастрофу в шахте. Он лишился обеих рук, но не покорился судьбе, сумел выстоять и найти свое место в жизни.Повесть "Ковыль — трава степная" также посвящена нашим современникам, их мужеству и высокой нравственной красоте.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман В. Титова «Проходчики» — о шахтерах. В центре повествования молодые парни 50-х — 60-х годов, окончившие ПТУ и пришедшие в шахту для пополнения бригад квалифицированными специалистами. В. Титов, сам работавший в те годы на шахте, показал наших современников, людей труда, их волнуют житейские и производственные вопросы. Становлению характеров молодых шахтеров помогают опытные рабочие. «Всем смертям назло» — известная читателям книга, в значительной степени является автобиографической.
Писатель Гавриил Федотов живет в Пензе. В разных издательствах страны (Пенза, Саратов, Москва) вышли его книги: сборники рассказов «Счастье матери», «Приметы времени», «Открытые двери», повести «Подруги» и «Одиннадцать», сборники повестей и рассказов «Друзья», «Бедовая», «Новый человек», «Близко к сердцу» и др. Повести «В тылу», «Тарас Харитонов» и «Любовь последняя…» различны по сюжету, но все они объединяются одной темой — темой труда, одним героем — человеком труда. Писатель ведет своего героя от понимания мира к ответственности за мир Правдиво, с художественной достоверностью показывая воздействие труда на формирование характера, писатель убеждает, как это важно, когда человеческое взросление проходит в труде. Высокую оценку повестям этой книги дал известный советский писатель Ефим Пермитин.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».
Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.