Ковбои и индейцы - [12]

— Линию Тэтчер, — перебила Марион. — Линию правительства. Я все это уже сто раз слышала от таких, как ты.

— От таких, как я?

— Да, от таких, как ты. Доморощенных леваков-буржуев из Дублина-четыре, — объявила она с видом расхрабрившегося ребенка, но Эдди вовсе не хотелось лезть в драку. — Да, — вздохнула она, — можешь удивляться, но я таких уже встречала.

Эдди рассмеялся:

— Послушай, малыш, если тебе охота верить во всю эту туфту — верь на здоровье! Только не вешай мне лапшу на уши, ладно?

Сидевший в углу лысый мужчина вытащил из пачки сигарету и, вопросительно глядя на Эдди, помахал ею в воздухе. Эдди перебросил ему коробок спичек, лысый прикурил и тем же способом вернул коробок.

— Слушай-ка, Эдди Вираго, — сказала Марион, — во-первых, думаю, ты слегка перехватил, — она скривилась, — называя меня «малышом».

— Верно, — улыбнулся он. — Touché[6].

— А во-вторых, нужно, пожалуй, сказать тебе, что мой отец — член совета Шин фейн.

— Круто! — Эдди пожал плечами и отщипнул кусочек хлеба. — Впечатляет.

Это была правда.

Когда они вернулись в «Брайтсайд», Марион поднялась в номер, а Эдди задержался в холле, решил позвонить отцу. Все в порядке, сообщил он, правда, дорога была не очень, но на корабле он встретил приятеля по колледжу и собирается провести с ним денек-другой.

Они поговорили несколько минут; телефонный автомат глотал монетки с пугающей скоростью. У Патришии все в порядке, гуляет где-то со своим парнем — на какой-то благотворительной вечеринке, что ли, в пользу ирландских детей, подвергшихся насилию. Если вдуматься, звучит забавно. Эдди согласился.

— Кстати, Ирландия победила, — сказал отец.

Не прерывая разговора, Эдди просматривал газету.

— Отлично, па. Ты смотрел игру?

— Да, — ответил отец, — и выиграл пару пива. — Шумы и помехи искажали его голос. — Понимаешь, хорошая была игра, но не блеск.

— Ты вроде сказал, мы победили.

— Да, но ведь это только игра, верно?

Эдди увидел, как мистер Патель прошел через холл, с чашкой кофе в руке, отпер дверцу стойки и скользнул в заднюю комнату. Двигался он изящно и грациозно. Сразу видно: человек на своем месте и ориентируется тут с закрытыми глазами. Эдди позавидовал ему. По стенам скользили голубые блики и тени — от включенного телевизора.

— Да, — согласился Эдди, — только игра.

— И все же, — сказал отец, — ты прав, мы выиграли.

— Я пойду, па.

— Давай, не трать деньги попусту.

— Спокойной ночи, па.

— Тридцать восемь пенсов за минуту. Черт знает что!

— Да, вконец оборзели, па. Послушай, мне пора.

— Ладно, сынок, слушай, я хотел тебе сказать…

Телефон щелкнул и отключился, прежде чем Эдди успел открыть рот. Он еще немного постоял в маленькой темной телефонной будке, размышляя об отце и о том, не стоит ли перезвонить ему — просто чтобы нормально пожелать доброй ночи. Но он понимал, что это будет выглядеть глупо. Позвонить бы кому-нибудь еще, но кому? Открыв телефонную книгу, он отыскал собственную фамилию. Вираго оказалось не так уж и мало — семнадцать, если точно. В Дублине они были единственными. Это здорово упрощало жизнь. Ему достаточно было назвать свою фамилию и сказать, чтоб искали в телефонной книге, а там других Вираго не было. Все просто. В Лондоне, похоже, будет посложнее.

На первой странице газеты он кое-что заметил. Статья о записях нью-йоркской группы «Деф джем». Эдди вслух рассмеялся и оторвал кусочек страницы с буквами «Ди-И-Эф».

С трудом повернувшись в тесной будке, он смахнул с внутренней стороны двери небольшую листовку. «Объединенная мусульманская партия, — гласила она. — Запретите „Сатанинские стихи“[7]!»

Выйдя в холл, он глянул за стойку. Мистер Патель сидел в углу диванчика, смотрел какую-то дурацкую комедию и хихикал. Телевизор работал слишком громко, и всякий раз, как по ходу действия на экране раздавался хохот, окошко в глубине гулко дребезжало. Стену украшал плакат — фотография какой-то индийской кинозвезды с красной точкой посреди лба. На полу стоял телефон с подключенным автоответчиком, сбоку мигала крохотная красная лампочка. На телевизоре красовался рулон туалетной бумаги, мятый и покореженный, словно его уронили в унитаз, а потом вытащили и решили просушить.

Заметив Эдди, мистер Патель кивнул и с улыбкой поинтересовался, все ли в порядке. В льдисто-голубом освещении он выглядел настоящим красавцем. Эдди ответил, что все замечательно, и мистер Патель снова улыбнулся. Когда он улыбался, щеки у него округлялись. Маленькими глотками он прихлебывал кофе, забавно топорща усики.

— Вы нас побили! — Он погрозил Эдди пальцем.

Эдди спросил, что он имеет в виду.

— В регби, — ответил мистер Патель. Оглушительный смех из динамиков заполонил комнату. — Ирландия — Англия, четыре — ноль.

Мистер Патель вздохнул, подняв вверх четыре пальца. Эдди сказал, что уже знает результат, но ведь это не последняя игра.

— Да, — согласился мистер Патель, — надо относиться к этому философски.

Эдди попросил разбудить его пораньше и вышел на улицу выкурить косячок. Прошелся по Президент-стрит из конца в конец — сначала по одной стороне, потом по другой. Дымок марихуаны щекотал ноздри. Воздух полнился запахом гамбургеров и пабов. Эдди чувствовал себя усталым и взвинченным, вдобавок его обуревали мрачные предчувствия. Неожиданно он поймал себя на мысли: что-то сейчас делает Дженнифер и вспоминает ли его хоть иногда? Сидя на ступеньках «Брайтсайда», он закрыл глаза и попробовал представить себе ее лицо. Ничего не вышло. Он бросил окурок и подумал о Дине Бобе. По улице плыли звуки хип-хопа, четверо чернокожих на углу смеялись чему-то, прихлебывая из бутылок. В приступе тоски и отчаяния Эдди смотрел на звезды и самодовольную луну над Кингз-Кроссом, туманную, вишнево-красную.