Коварный камень изумруд - [3]
Поручик очнулся от того, что возок стоял, а в рот ему вливалась горькая струйка водки. Егоров оттолкнул руку со стеклянным штофом, закашлялся, утёрся и хотел привстать. Голову уже не ломило, но тело не слушалось. Некая злая сила обмягчила руки и ноги, спина не гнулась. Послышался шум, о крышу возка ударилась как бы лесина, потом другая. Голос старосты проорал близко:
— Руби ещё две, потом хватит!
Рядом с поручиком другой голос, голос государственного преступника молвил:
— Грамотно делают. Валят на возок ели, прячут нас под сугроб. Ежели таковой сугроб да при таком ветре образуется, то, слава Господу, может, и живы будем!
Егоров завозился на полу, у него получилось сесть, поджать ноги. Он вытянул вперёд руку и натолкнулся на бараний мех. Тотчас его руку встретила другая, влажная рука, подносившая к нему штоф с водкой:
— Обморочность у вас, господин поручик, явилась оттого, полагаю, что в момент бурана, там, где он движется, атмосфера воздуха как бы разжижается. А в теле вашем кровь получает больше свободы, поелику на тело меньше давит внешняя атмосфера. Та кровь с силой ударяет в мозг, и мозг такому обороту крови не радуется. И спасает себя обмороком.
— А вы?.. А вы — почему не в обмороке? — спросил Егоров, пытаясь вытянуть ноги. Ноги его всё время упирались то в ноги преступника, то в лавку, на которой тот сидел.
— Рядом со мной есть место. Садитесь рядом, — предложил преступник, поймав поручика за руку. — Будет полегче.
Егоров в два приёма переполз на лавку, умостился возле невидимого во тьме человека, одетого в бараний тулуп. Тулуп тоже пах скверно, но возле него легче дышалось.
— А потому я не чую атмосферных колебаний, что родился в Сибири. Кто здесь родился, у того организм привычен к буйству погоды и атмосферы.
Возле возка зашуршало, потом в толстую кожу постучали вроде кулаком.
— Эй! Живые есть?
— Все живы, — отозвался преступник, — ты там как, староста? Как люди?
— Устроились люди. И лошади ничего, стоят. Только ямщик ваш куда-то сбежал… Ничего, по весне найдут, кости всегда целыми находят… Сейчас, вот… тут…
Под полог возка просунулось что-то большое, в виде свёртка из полотна.
— Там кус копчёного медвежьего окорока, да каравай хлеба, да солёная черемша. Нож у поручика есть?
— Есть, — помедлив, ответил поручик Егоров.
— Пить станет охота, так добывайте себе снег. Его много. До лета хватит, — хмыкнул староста и полог упал.
А окрест шумело неумолчно, с упрямством бездушной сущности. Поверху, над верхушками деревьев, иногда выло.
— Сидеть здесь придётся, может дня три, — сказал государственный преступник. — Давайте устроим перекус…
— Мне надо бы наружу, — с большим напрягом в голосе сказал поручик.
— Нельзя наружу, — посочувствовал ему сосед по тьме, — заметёт мигом. Вон там, в полу, есть крышка дыры, куда в любое время можно оправиться. Давайте, не стесняйтесь. Открывайте дыру. Здесь, во тьме, стыда нет. Во тьме всегда стыда нет…
Поручик Егоров зашарил по полу кибитки. Точно, ухватился за деревянную ручку деревянной же крышки. Отдёрнул крышку и ничего не увидел. Только ему в лицо ударила волна холода. Пришлось щупать рукой отверстие, куда ходить по естеству.
— Я края всегда обтираю, когда схожу на эту дыру, — сообщил преступник.
Поручик задрал края полушубка и присел…
Глава вторая
Копчёный медвежий окорок восхитительно пах, а вкусен совершенно необычайно. Ломоть окорока с ломтем хлеба, попавший в желудок, погнал поручика в сон, но не в ужасный и тупой сон, а в тёплый и лёгкий, вроде дрёмы.
— А зовут меня, напомню вам, господин поручик, Петром Андреевичем, по фамилии я буду Словцов[1], — тем временем говорил преступник. Он сунул руки вниз, под полость, нагрёб снега и теперь умывал засаленные руки. — А почто меня довелось вам арестовать, того я не скажу. Ибо не велено. Поди, обыкновенный донос. Мало ли у нас по доносу людей хватают.
Поручик Егоров отринулся от дрёмы и застыдился. Он не догадался протереть руки снегом, когда посидел над дырой в возке. Такими руками и ел.
— Подайте и мне снега… Пётр Андреевич, — попросил поручик.
Он два раза ещё просил снега и тёр не только руки, но и лицо, а преступник всё говорил. Видать, соскучился в этом потюремном возке, пока его везли от города Тобольска к Уралу. Теперь вот, в предуралье, нашёлся слушатель благодаря Богу!
— Возки эти, потюремные, — жуткое изобретение подлого временщика Бирона, — говорил Пётр Андреевич. — Помните такого в русской истории?
— Не велено поминать, — быстро ответил поручик.
— Ладно, не поминайте. Одно время, когда уже императрица… гм… русская, Анна Иоанновна, бироновская гражданская супруга, стала мало ощущать себя женщиной, а почуяла старость и болезнь, то совершенно извергнулась в своём характере. Тут-то Бирон и запустил в Сибирь аж сорок таких возков. Ему мнилось, что императрица скоро падёт в могилу, а его окружают враги; и вот таким образом Бирон от врагов избавлялся. Такая, видите, тюрьма на тележных колёсах или на санных полозьях. Смотря по сезону. Покидать возок нельзя, говорить нельзя, спать здесь нельзя, места нет. А возок едет и едет, безостановочно. А за тем, бироновским возком, едут конвоем аж от самого Санкт-Петербурга два человека без смены. Им, конвойным, этот возок, да человек в нём, как бы преступник, был вроде смертельной жизненной обиды. Так бы и убили того человека… Бывало не убивали, а только тайком били. До полусмерти. И это понятно. Там, в России, у конвойных жёны, дети, а тут годами шмыгай по Сибири безостановочно, бездомно, по грязи, по снегу, среди мириадов мошкары и гнуса…
В XV веке во времена правления Ивана Третьего русский путешественник Афанасий Никитин отправился с торговыми целями в опасное странствие. Его скитания затянулись на шесть лет, он «три раза все деньги терял и пять раз с жизнью прощался», но оставил путевые записи «Хождение за три моря» — замечательное описание своего похода. Царь прочитал этот путевой дневник и отправил «по следам» Никитина молодых и энергичных псковских купцов. Об их приключениях в Средней Азии и Китае рассказывает роман «Янтарная сакма».
XVI век. Время правления Ивана Грозного в России и Елизаветы II в Англии – двух самодержцев, прославившихся стремлением к укреплению государственности и завоеванию внешних территорий.На Западе против русского царя зреет заговор. К Ивану Грозному прибывает английский посол, капитан Ричардсон. Причем едет он якобы с Севера, обогнув Скандинавские страны и потерпев кораблекрушение в Белом море. Однако в действительности целью путешествия Ричардсона было исследование проходов к Обской губе, через которую, поднявшись по Оби и Иртышу, английские негоцианты собирались проложить путь в Китай, а в перспективе – отнять у Московии Сибирь.
В послеблокадном Ленинграде Юрий Давыдов, тогда лейтенант, отыскал забытую могилу лицейского друга Пушкина, адмирала Федора Матюшкина. И написал о нем книжку. Так началась работа писателя в историческом жанре. В этой книге представлены его сочинения последних лет и, как всегда, документ, тщательные архивные разыскания — лишь начало, далее — литература: оригинальная трактовка поведения известного исторического лица (граф Бенкендорф в «Синих тюльпанах»); событие, увиденное в необычном ракурсе, — казнь декабристов глазами исполнителей, офицера и палача («Дорога на Голодай»); судьбы двух узников — декабриста, поэта Кюхельбекера и вождя иудеев, тоже поэта, персонажа из «Ветхого Завета» («Зоровавель»)…
Одна из самых загадочных личностей в мировой истории — римский император Гай Цезарь Германии по прозвищу Калигула. Кто он — безумец или хитрец, тиран или жертва, самозванец или единственный законный наследник великого Августа? Мальчик, родившийся в военном лагере, рано осиротел и возмужал в неволе. Все его близкие и родные были убиты по приказу императора Тиберия. Когда же он сам стал императором, он познал интриги и коварство сенаторов, предательство и жадность преторианцев, непонимание народа. Утешением молодого императора остаются лишь любовь и мечты…
В однотомник известного ленинградского прозаика вошли повести «Питерская окраина», «Емельяновы», «Он же Григорий Иванович».
Кен Фоллетт — один из самых знаменитых писателей Великобритании, мастер детективного, остросюжетного и исторического романа. Лауреат премии Эдгара По. Его романы переведены на все ведущие языки мира и изданы в 27 странах. Содержание: Кингсбридж Мир без конца Столп огненный.
Анатолий Афанасьев известен как автор современной темы. Его перу принадлежат романы «Привет, Афиноген» и «Командировка», а также несколько сборников повестей и рассказов. Повесть о декабристе Иване Сухинове — первое обращение писателя к историческому жанру. Сухинов — фигура по-своему уникальная среди декабристов. Он выходец из солдат, ставший поручиком, принявшим активное участие в восстании Черниговского полка. Автор убедительно прослеживает эволюцию своего героя, человека, органически неспособного смириться с насилием и несправедливостью: даже на каторге он пытается поднять восстание.
Беллетризованная повесть о завоевании и освоении Западной Сибири в XVI–XVII вв. Начинается основанием города Тобольска и заканчивается деятельностью Семена Ремизова.
Иван Данилович Калита (1288–1340) – второй сын московского князя Даниила Александровича. Прозвище «Калита» получил за свое богатство (калита – старинное русское название денежной сумки, носимой на поясе). Иван I усилил московско-ордынское влияние на ряд земель севера Руси (Тверь, Псков, Новгород и др.), некоторые историки называют его первым «собирателем русских земель», но!.. Есть и другая версия событий, связанных с правлением Ивана Калиты и подтвержденных рядом исторических источников.Об этих удивительных, порой жестоких и неоднозначных событиях рассказывает новый роман известного писателя Юрия Торубарова.
Книга посвящена главному событию всемирной истории — пришествию Иисуса Христа, возникновению христианства, гонениям на первых учеников Спасителя.Перенося читателя к началу нашей эры, произведения Т. Гедберга, М. Корелли и Ф. Фаррара показывают Римскую империю и Иудею, в недрах которых зарождалось новое учение, изменившее судьбы мира.
1920-е годы, начало НЭПа. В родное село, расположенное недалеко от Череповца, возвращается Иван Николаев — человек с богатой биографией. Успел он побыть и офицером русской армии во время войны с германцами, и красным командиром в Гражданскую, и послужить в транспортной Чека. Давно он не появлялся дома, но даже не представлял, насколько всё на селе изменилось. Люди живут в нищете, гонят самогон из гнилой картошки, прячут трофейное оружие, оставшееся после двух войн, а в редкие часы досуга ругают советскую власть, которая только и умеет, что закрывать церкви и переименовывать улицы.
Древний Рим славился разнообразными зрелищами. «Хлеба и зрелищ!» — таков лозунг римских граждан, как плебеев, так и аристократов, а одним из главных развлечений стали схватки гладиаторов. Смерть была возведена в ранг высокого искусства; кровь, щедро орошавшая арену, служила острой приправой для тусклой обыденности. Именно на этой арене дева-воительница по имени Сагарис, выросшая в причерноморской степи и оказавшаяся в плену, вынуждена была сражаться наравне с мужчинами-гладиаторами. В сложной судьбе Сагарис тесно переплелись бои с римскими легионерами, рабство, восстание рабов, предательство, интриги, коварство и, наконец, любовь. Эту книгу дополняет другой роман Виталия Гладкого — «Путь к трону», где судьба главного героя, скифа по имени Савмак, тоже связана с ареной, но не гладиаторской, а с ареной гипподрома.