Коварная любовь Джабиры - [79]
Можно, конечно, не упоминать, что слухи эти распускал сам принц, вернее, немногие его верные люди. Народ же, который и боялся нового владыки, и не желал смены власти, с удовольствием подхватывал и увеличивал число воинов, превратив сотни в тысячи, а потом и в сотни тысяч. Принц Мирджафар более чем высоко ценил своих людей, был уверен, что каждый из них стоит доброй сотни глупых наемников, но не мог не смеяться, слыша, во что превращается пущенное им слово.
Мирджафар был уверен, что жители его страны с радостью примут возвращение к власти древней династии. Однако для этого следовало все же потрудиться…
Принц старался не думать сейчас о кипевшей вокруг битве – он отдался на волю своих инстинктов, пробираясь вперед и глазами разыскивая среди сражающихся наемников своего врага.
В некотором смысле каждая новая битва похожа на предыдущую – то же чувство сухости во рту, та же тошнота, подкатывавшая к горлу, когда он вновь обнажает оружие. Мирджафар явственно ощущал биение собственного сердца, стук которого отдавался в ушах. Этот звук заглушал стоны раненых и умирающих вокруг людей. Звуки, запахи и цвета окружали его со всех сторон: сверкание солнечного света на клинке противника, запах крови и вывернутых кишок, свист рассекаемого мечом воздуха у его уха, черная родинка на уродливом носу врага. Потом эти образы будут преследовать его, но пока он не позволял себе отвлекаться.
Все его тело наполнилось ощущением силы. Огромный обоюдоострый топор-лабрис, казалось, жил собственной жизнью и не пропускал мимо ни одного врага. Мирджафар пытался дышать в унисон с каждым ударом, не теряя времени на подсчет убитых. Только одно было важно в битве – двигаться самому, чтобы навсегда избавиться от противника.
Из его груди вырвался крик берсеркера, когда еще один мятежник попал под его острый топор. Только в полушаге от смерти человек может ощутить себя по-настоящему живым.
Но в этот раз Мирджафару было что терять. Одно неправильное движение, один медленный поворот – и все его мечты о жизни с любимой женщиной пойдут прахом. Он запретил себе думать о Василике, уклоняясь от ударов.
Время расширялось и сжималось вокруг него, а соратники нового бея не отступали. Его рука стала тяжелее, но он продолжал махать топором. Сейчас, в пылу схватки, он вдруг почувствовал, что отец рядом с ним, что обороняет свой мир и свое будущее вместе с ним и старший брат, мудрый Мустафа… В какой-то мере так оно и было – ибо здесь, в этих стенах, он был не одиноким воином, но представителем могучего и славного рода великих воинов и великих властителей.
Лабрис сейчас стал продолжением руки принца. Сами собой распахнулись двери, что вели в главный зал, исчезли куда-то охранники из покоев бея… Лишь один он съежился в углу трясущейся грудой пока еще живых костей…
В опустевшем зале слышны были только шаги принца и хриплое дыхание того, кто еще миг назад был властителем, а теперь… лишь старым подлецом и трусом, недостойным упоминания. За стенами покоев битва накалилась до предела, до адского горячего пламени, из которого никому не выйти живым, но затем так же неожиданно прекратилась. Мирджафар своим топором нанес последний удар…
Мир вокруг застыл – из глаз лжебея уходила жизнь. Мирджафар успел подумать, что жизнь этого никчемного пришлось отобрать там, где некогда его мудрый отец проводил часы отдыха. Но, увы, на суд толпы этого труса все равно вытащить бы не получилось. Уж лучше так…
Принц вышел в сад и огляделся. Да, эту битву, похоже, ему удалось выиграть. Не первую, но, быть может, все же последнюю. Ибо ему, воину, более всего хотелось лишь одного – мирных дней с любимой женщиной. Детишек, резвящихся в саду и радостно кричащих при виде новой игрушки. Череды спокойных дней и беззаботных лет, наполненных мирными хлопотами.
– Так и будет! Клянусь в этом всем, что для меня свято, – проговорил принц.
Он поднял лицо вверх – там, на балкончике, едва видимая отсюда, ждала его судьба. Мать его сына, смелого и решительного аль-Джабира.
Которому лишь предстоит родиться. Но имя которого увековечит память отчаянной берберки, отдавшей свою жизнь ради их спасения и торжества великой любви.
Свиток самый последний
– Говорят, о счастливый царь, что некогда моря и океаны были мирными, что лишь ветры и штормы становились виновниками кораблекрушений. Увы, с тех пор прошло много времени и моря превратились в столь же легкое поле для поиска добычи, как и любая проезжая сухопутная дорога, изъезженная и исхоженная вдоль и поперек.
Да, морской разбой был просто источником пропитания. Но, увы, лишь для малой толики. Для большей же части мореходов это превратилось в рискованное удовольствие, сродни состязаниям с чудовищами или гладиаторским боям. Говоря проще, для богатеев, владельцев кораблей, это превратилось в возможность пощекотать себе нервы.
– Должно быть, мудрейшая, я знаю, о чем ты говоришь… Ибо и я был таким.
– О мой повелитель, не перебивай меня! Ты стал другим. Сейчас же я рассказываю тебе о совсем другом Шахрияре – принце отчаянном, поступающем по велению собственных глупых желаний. Быть может, он в чем-то и походит на тебя, но то лишь сходство человека и его отражения в туманном каменном зеркале. Слушай же.
