Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля - [99]

И. С.: «Чистый Дор» — это какой год? Как долго он писался?

Ю. К.: Слушай, я сейчас скажу то, что тебе понравится. И то, что тебе, кажется, нужно. Итак, после «Алого» у меня был целый период такого… Я писал, но это был спад. Я этот спад остро чувствовал, и мне было это глубоко неприятно. Но, поскольку я занимался живописью, живопись мне всегда давала возможность быть человеком и во время спада. Это так я просто для тебя говорю, используешь, не используешь — твое дело.

И. С.: Живопись для вас была все же вторым номером?

Ю. К.: Тут мне очень трудно сказать, очень трудно сказать, потому что я считаю, что меня жизнь заставляла. Я бы вытянул и номер один, я бы вытянул два первых номера. Итак, вернемся к литературе: после «Алого» был некоторый спад, попытки повтора «Алого», попытки выйти снова на такую величину. Испытать то чувство снова (вдохновение или как это назвать?). Это у меня не получалось до «Чистого Дора».

И. С.: Сколько это по времени было?

Ю. К.: Я думаю, что прошло года два, потому что уже в семидесятом вышел «Чистый Дор». Он начался с четырех каких-то случайных совершенно рассказов, как дядя Зуй (Главный герой рассказов сборника «Чистый Дор») (а я слышал эту историю) привез медведя в стожке сена. Это действительно подлинная история, как привез мужик (ну не дядя Зуй, правда, а другой мужик) медведя в стожке сена. Это, конечно, полный маразм, чисто северный такой, вологодчина чистая, но это вроде действительно было. Я с этого рассказа и начал писать. Отдал рассказы в «Малыш», их вроде завернули, и даже к счастью. Они как-то встали… где-то валялись… и вдруг у меня начал, пошел оформляться «Чистый Дор». И. С.: Прямо как цикл, да?

Ю. К.: Да, как цикл, как цикл. Пошел оформляться. И здесь случились две вещи. Жил-то я на самом деле не в Чистом Доре, а в деревне Гридинское. А Чистый Дор был неподалеку.

И. С.: На самом деле была такая деревня? Ю. К.: Да, конечно. Чистый Дор был там в двух километрах или в трех… И я тебе здесь должен сказать, огромную поддержку оказал мне Белов. Я ему сказал… И. С.: Вы с ним уже в мастерской вместе были? Ю. К.: Мы уже вместе имели мастерскую, уже дружили. Он оказал мне огромную поддержку тем, что… я ему сказал: Вить, если я назову книжку «Чистый Дор», как тебе кажется? Он сказал: Это будет гениально. Я спрашиваю Кима: Юлик — Чистый Дор? Он говорит: Все скажут — Чистый Двор. Все будут говорить: Чистый Двор. Я говорю Борису Викторовичу Шергину: Борис Викторович, название книги — Чистый Дор?

И. С.: Он наверняка говорит: «Гениально».

Ю. К.: Он говорит: Все будут говорить… Говорит: Название гениальное, но все будут говорить: Чистый Вздор.

И. С.: Да? Шергин так сказал?

Ю. К.: Да. Тем не менее, обогащенный этими двумя важнейшими мнениями, я не то что их посылаю, но я рассчитываю, что Ким и Шергин — литераторы, а Белов — просто простая душа. Понимаешь. И буду-ка я простой душой. И не буду ничего придумывать, а назову «Чистый Дор».

И. С.: Нужно быть Шергиным, чтобы из дора сделать вздор…

Ю. К.: Я слушаюсь Белова в этот момент, не то что слушаюсь, а просто я доверяю, как тебе сказать, самой чистой, самой нелитературной инстанции. Доверяю и думаю: а все равно мне лучшего названия не придумать. И потом я много раз получал Чистый Двор и Чистый Вздор, но название так и осталось «Чистый Дор». Книгой я очень доволен, когда я ее закончил, несколько рассказов туда не вошли, в первое издание. Они были уже написаны, но не вошли. Не вошла «Клеенка», не вошел рассказ «Около войны».

И. С.: А почему не вошли? По каким-то особым соображениям?

Ю. К.: Они не вошли по соображениям: клеенки нет. Описывается, что нет клеенки в русской деревне. А «Около войны» не вошел почему-то вообще — какой-то такой рассказ…

И. С.: Но он действительно немножко другой по стилистике.

Ю. К.: Может быть, он чуть-чуть и другой, ну а что ж? Какая-то особая вещь. Кстати сказать, возврат туда, к войне, — он неплох в этой ткани, понимаешь, но все-таки этот образ человека, летящего по небу, он меня потрясал. Этот рассказ я слышал.

И. С.: А «Клеенка» — это просто обожаемая мной вещь, где каждая фраза — как самоцвет. Ю. К.: Ну конечно, хорошая, конечно.

И. С.: Я до сих пор говорю, когда мне что-то нужно: «У меня дети малые дома сидят, плачут, клеенки хочут».

Ю. К.: Когдая написал «Чистый Дор», я понял главное свое кредо. Менять жанр как можно чаще. То есть с каждой новой вещью менять жанр. Скажем, сегодня — лирические рассказы, завтра — юмористические рассказы. После «Чистого Дора» я написал «Куролесова».

И. С.: То есть это былуже сознательный подход к жанру, да?

Ю. К.: Сознательный подход. Я меняю жанр и думаю о том, как изменить жанр, и у меня он сам подходит. То есть из папиных рассказов уже вышел «Куролесов». Причем там и Болдырев, и Куролесов — это были папины сыщики. Они работали втроем.

И. С.: То есть на самом деле были люди с такими фамилиями?

Ю. К.: Да-да, и Болдырев, и Куролесов работали вместе с отцом.

И. С.: Л Серпокрылов-то хоть придуман все-таки или тоже был?

Ю. К.: Серпокрылова не было, он придуман. Это сконструированный мной образ такого Ван Гога, ребенка Ван Гога. Я считаю, что Ван Гоги рождаются сразу.