Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля - [51]

В Юрия Коваля я была влюблена. После того как были прочитаны «Кепка с карасями», «Недопёсок», «Приключения Васи Куролесова», «Пять похищенных монахов», «Самая легкая лодка в мире». Я была влюблена не только в волшебную прозу Коваля, но и во весь его огромный, разнообразный, фантастический, удивительно веселый и грустный мир.

Я делилась им азартно. С теми, кто уже читал его прозу, мы становились ближе, ведь у нас был общий объект восхищения.

Тем же, кто впервые о нем слышал, я настоятельно советовала почитать его и искренне завидовала предстоящим часам удовольствия, мысленно расписывая их по минутам.

Вот сейчас она (он) раскроет книгу, вот сейчас прочтет первую строчку: «Что мне нравится в черных лебедях, так это их красный нос», и улыбнется. И улыбка не будет сходить с их лиц до самой последней страницы. И даже потом, вспоминая о прочитанном, будут улыбаться снова и снова.

И вот — Киев. Неделя детской книжки. Гостиница «Москва». Толпа писателей в комнате администрации в ожидании выдачи ключей от номеров. К одному из них и подвел меня Сережа Иванов.

Представил меня Юре и неожиданно добавил: «Кстати, в Киев прилетела только ради того, чтобы познакомиться с тобой». Хотя последняя реплика показалась мне не совсем точной, я не стала возражать.

Юра взглянул на меня с веселым любопытством и строго, я бы даже сказала, грозно произнес: «Ну держись!»

Удержаться было сложно.

Вечером, после записи на радио, после всех выступлений, мы большой писательской компанией собрались в номере Сережи Иванова.

Юра оказался блестящим рассказчиком. Удержаться от хохота не мог никто. Уже болели скулы, катились слезы, в изнеможении сползалось со стула и хотелось пощады, но Коваль не щадил. Слегка усмехаясь, он сыпал одну байку за другой, и конца им, казалось, не было.

Очень сложно передать на бумаге хоть один из его устных рассказов. Без его неподражаемой интонации, без его интригующих, специально затянувшихся пауз, без его хитроватого, медленно переходящего от одного слушателя к другому взгляда, в предчувствии очередного взрыва хохота, рассказ превратится в блюдо, хоть и изысканное, но без специй.

Потом появилась гитара. Юра запел. И это тоже было прекрасно.

… В день отъезда я прогуливалась по перрону вокзала и с отчаянием молитвы напевала песню, впервые услышанную в исполнении Коваля: «Не покидай меня, весна».

Было нестерпимо грустно. Кончился праздник. Невиданный и неслыханный ранее, яркий, веселый и прекрасный праздник общения с Юрой Ковалем.

В те печальные минуты я и не предполагала, что этих праздников будет еще очень много в моей жизни, что мы подружимся семьями и будем встречаться часто. Что даже тогда, когда Юры не станет, очутившись в какой-нибудь компании и разговорившись о литературе, я буду зажигаться и светиться при упоминании имени Коваля и рассказывать — делиться воспоминаниями, превращая обыкновенный, будничный вечер — в праздничный.

… Коваля любили решительно все — писатели и читатели, дети и взрослые, мужчины и женщины, люди простые и люди в шляпах Любили собаки, кошки, птицы, рыбы, бабочки, деревья, травы, звезды и облака.

Коваль любил всех и все. Он был неправдоподобно, потрясающе талантлив в любви ко всему на свете. И реализовывал этот дар в прозе, живописи, скульптуре, в музыке и, конечно же, в общении. Он любил и умел делиться. Его талант имел особое свойство — им заражалось все окружающее.

При этом он был удивительно, по-детски неуверен в себе. Однажды он позвонил в Казань и попросил меня приехать в Москву и обязательно захватить с собой Великого Бубу, так он называл моего десятилетнего сына. Дело оказалось в том, что в Союзе писателей, в секции детской литературы, намечалось мероприятие «Обсуждение творчества Юрия Коваля». Мероприятие ни для чего, просто так, чтобы функционеры от литературы поставили очередную галочку.

Но Юра волновался искренне: «Надо собрать побольше близких друзей, понимаешь? И мне очень нужна твоя с Бубой поддержка. Ведь обсудят, шельмы, как пить дать, обсудят. И вам придется меня как-то защищать».

Мой сын любил рисовать и ходил в художественную школу. При любой возможности я брала его с собой в Москву, в мастерскую Коваля. Именно у него Буба впервые написал натюрморт масляными красками, научился работать с эмалью. Обжигать изделия они ездили на кастрюльную фабрику. В общем, он стал Юриным учеником и другом.

Конечно же, мы приехали. Зал был переполнен близкими друзьями. Каждый выступил, находя свои, собственные слова восхищения и признательности автору потрясающей прозы. Юра слушал всех очень внимательно и очень серьезно.

После того, как «обсуждение» закончились, все направились в ресторан Центрального дома литераторов. По дороге Юра подходил к каждому, благодарил. Нам он сказал: «Друзья мои, если моя благодарность к другим пришедшим в этот день поддержать меня и имеет какие-то разумные границы, то благодарность моя вам не имеет границ. Ведь вы приехали издалека. А сейчас пришло время расслабиться, посидеть и выпить. Поскольку перепуган я не на шутку, скрывать не буду».

… Как-то раз, пообедав в ресторане ЦДЛ, я встретилась в фойе с Юрой, он тоже шел обедать. При встрече, как всегда, чмокнула его в щеку.