Коулун Тонг - [17]

Мучительно чувствуя, как она его стесняет, просто по рукам и ногам связывает, он с ребяческим упорством старался обмануть ее при любом удобном случае. Мать знала о его жизни так много, что он нарочно сам для себя создавал новые тайны. Танцовщицы, работницы с фабрики, филиппинка Бэби на карачках («Давай-давай делать сенят!»), а теперь и Мэйпин. Обман был тут важен не меньше, чем секс. Чепу нужно было иметь в жизни какое-то убежище, какое-то свое пространство, куда матери был бы закрыт вход. В пространстве, отгороженном обманом, он жил чуть ли не постоянно. Никакого честного способа устроить так, чтобы мать хотя бы немного удлинила поводок, Чеп не знал. Ложь не отягощала его совесть — скорее наоборот. Он ликующе распускал хвост, потому что имел нечто свое и только свое — пустячную, но никому больше не ведомую тайну. И это лишь одна из приятных сторон лжи, есть и другие: чувство, что совершенствуешься в искусстве обмана, обучаешься управлять настроением матери. Ложь была для него мастерством сказителя, чревовещанием, мимикрией — благодаря ей он вырывался на волю.

Но что ему особенно помогало беззастенчиво лгать матери, так это убеждение, что и сама она никогда не была с ним до конца искренна. Он часто напоминал себе, что именно она научила его лгать — «привирать», выражалась она, «пудрить мозги». Но Чеп был ей только благодарен. Тайны стали для него замечательной отдушиной.

Теперь мать начала за него переживать, сокрушаться, что он так много работает («Весь день корпел не поднимая головы»), и Чеп был доволен, что так ловко обманул ее, в один момент сбил со следа. Ему нравилось слегка растравлять в ней совесть. Так ей и надо — раз уж он столько от нее вытерпел, пусть теперь немного помучается попусту, вреда не будет.

Сколько бы он потерял, если бы отчитывался перед ней во всем. Рассказав о Мэйпин, он всего лишь оскандалился бы в глазах матери, нарвался бы на брезгливую гримасу. «Ну ты и скотина», — процедила бы она. А как бы она себя повела, услышав из уст того китайца наглое предложение продать фабрику? Если бы Чеп мог предугадать ее реакцию, он бы, пожалуй, все-таки осмелился пересказать их разговор. «Так уж у них заведено, — скажет она, наверное. — Кидай-катайцы всюду свои загребущие руки запускают, верно я говорю?»

— Что-то ты сегодня молчаливый, — заметила мать.

За ужином Чеп не проронил ни слова.

— Все в порядке? — продолжала она.

В таких случаях, когда Чеп с головой уходил в свои тайны, она принималась допрашивать его с упорством тюремной надзирательницы.

— Да все нормально, мама. Просто устал.

— Верно, тут устанешь. На фабрике все в порядке?

— Хлопот полон рот.

Какие там хлопоты! Он сидел и глядел на красивые волосы Мэйпин. А теперь никак не мог вспомнить, целовались они или нет. Чужие прикосновения ему претили, но с Мэйпин он всякий раз терял голову. Она все равно что оказала ему первую помощь. «Памятка бойскаута», незамедлительные действия при змеином укусе. До ее прихода в кабинет он чувствовал себя отвратительно — сбивчивый пульс, дрожь в руках, сухость во рту, влажная испарина на ладонях. И тут она его исцелила. Высосала яд из его саднящей раны.

— Чеп, как же мне не нравится, когда ты допоздна торчишь на работе.

— Кто-то же должен это делать.

Ха! Ланч в «Киске», секс в кабинете за опущенными жалюзи, пинта размягчения мозга в Крикет-клубе с Монти, напористый китаец Хун с его бестактными расспросами. От секса и пива Чеп и стал похож на утомленного труженика.

Ван снова появился в комнате, чтобы убрать со стола, и Чеп увидел в нем Хуна. Ответив этому типу «нет», Чеп преисполнился сознанием силы — собственно, он ведь не ограничился простым отказом, а еще и поиздевался. При жизни мистера Чака Чеп не смог бы так поступить. Пришлось бы ехать к старику домой, излагать ему идею Хуна, спрашивать, разрешает ли Чак тому отказать, — хотя заранее было бы ясно, что мистер Чак, ненавидящий КНР, ни за что не даст согласия. Возможно, мистер Чак ненавидел не только КНР, но и китайцев — всех скопом.

В мистере Хуне настораживало многое — не только отличный английский, но и манеры. Чепу нравилось думать, что китайцы — люди предсказуемые. Чеп понимал, как они устроены, — изучил их на примере мистера Чака и Вана. Порой его посещала тревожная мысль: а вдруг эти двое — совсем нетипичные китайцы и на всех остальных ни капли не похожи? Вот был бы номер! Эту гипотезу в чем-то подтверждало завещание мистера Чака: Чеп в жизни бы не догадался, что старик хочет завещать фабрику ему. А ведь ему казалось, что мистера Чака он видит насквозь. Что же тогда можно сказать про остальных китайцев?

— Бифштекс вышел удачный, — говорила мать.

За чаем она предавалась воспоминаниям об ужине, который они только что съели.

— Высший класс, — поддакнул Чеп.

— И капустка свежая. С Новых Территорий. Ван сегодня взял на рынке.

Чеп прихлебывал чай. Да, думал он, полное ощущение, что Мэйпин оказала ему первую помощь при змеином укусе, словно высосала яд из ранки, оставленной на его члене зубами какой-то твари.

— Я тебе сберегла поджарки к завтраку.

— Ага.

— По радио сейчас будут новости. Уже двадцать пять десятого.