Котовский - [8]

Шрифт
Интервал

— Знаете… вы гораздо серьезнее, чем можно подумать по вашей внешности… Я приятно удивлен… Так вы говорите: десант на севере? Разумно. С этого и надо начинать.

— Да, и одновременно десант во Владивостоке, интервенция на Кавказе… Еще в декабре был разработан этот секретный план, причем Россия разбита на сферы действия. Французская зона — Украина, что вполне справедливо, учитывая, что французские капиталисты в одну только металлургическую промышленность Украины вложили более ста миллионов. Представляете?

Некоторое время молчали. Оба были одинаковых убеждений, обоим казалось, что их желания и предвидения безошибочны. Им нисколько не мешало то обстоятельство, что были они разных поколений: и старый и молодой веровали в одних богов.

Кабинет Скоповского был удобен, красив. По стенам стояли темного дуба шкафы с фолиантами, висели портреты каких-то внушительных и важных людей, на большом письменном столе было много бумаг и различных блестящих предметов: чернильниц, пресс-папье, хрустальных стаканов. Над огромной тахтой, которая, по-видимому, чаще привлекала хозяина, чем письменный стол, находился ковер, увешанный старинным оружием: кривыми саблями с ножнами чеканного серебра, пистолетами, которые не стреляют… И было очень приятно после сытного обеда беседовать здесь и пускать сизые кольца дыма, накапливая светлый пепел на конце сигареты.

Капитан Бахарев перечислял мероприятия для удушения революции, называл громкие фамилии лиц, принявших командование над войсками, посылаемыми в Россию, называл цифры: семьдесят тысяч штыков японской армии… десять тысяч американцев…

— Боюсь, что это не конец, — говорил задумчиво Юрий Александрович, еще предстоит всемирная драка. Шутка сказать — делить Россию! Это вам не африканские колонии!

А на следующий день Люси снова очутилась в оранжерее. Садовник Фердинанд, увидев, что вслед за красивой княжной пришел полюбоваться орхидеями рослый капитан, тотчас прекратил повествование о клубнях, о сортах виктории и скромно удалился, предоставив молодым людям наедине любоваться тропическими растениями.

— Мама уснула, — сказала смущенно Люси, — мне стало скучно, и я вызвала вас… Вы не сердитесь? Вы не подумаете, что я легкомысленна?

— Я должен завтра уехать, Люси. Сейчас идет сражение, в котором не может быть перемирия, пока не будет уничтожена одна из дерущихся сторон… я в этом сражении участвую. И сражаюсь за вас, Люси, за то, чтобы вы жили так, как того достойны…

Юрий Александрович замолчал, подыскивая слова и не замечая, что его рука отыскала робкую руку девушки и что слов было уже не нужно: Люси не отняла руки и только прятала взгляд и смущенно молчала.

— Вам может показаться это диким, даже оскорбительным. Но вы разрешите все вам сказать…

— Говорите… — прошептала Люси. Она была воспитана на французских романах, и обстановка как нельзя лучше соответствовала этому объяснению в любви: влажный воздух, стеклянные стены, странные сочные листья цветущих зимой растений…

— Мы почти не знакомы, но я полюбил вас… полюбил, как только увидел… Это трудно передать, все эти ощущения… Но я вас как будто давно знаю, всегда знал… и вот… нашел…

— Как же это так… быстро…

Люси говорила, но сама не сознавала, что говорит. Не должна ли она его остановить? Не должна ли отнять руку? Это нехорошо, он может подумать, что она ветреная… Но все равно, пусть что хочет думает! Она любит его!

Садовник Фердинанд отлично понял свою задачу: он должен охранять эту встречу и в случае надобности предупредить об опасности. Фердинанд стоял на страже у входа в оранжерею, пыхая коротенькой трубкой и чуть-чуть усмехаясь каким-то игривым мыслям…

Сквозь запотевшие стекла можно было наблюдать, как они там стояли около орхидей, потом приблизились, потом прогуливались взад и вперед…

— Вы понимаете, — говорил Юрий Александрович, волнуясь, — это было что-то необычайное… Я совершенно случайно очутился в этой веренице, движущейся на Кишинев… Случайно, но теперь-то я понимаю, что это моя судьба, мой рок! Я верю, что в нас есть — не знаю, как назвать, — инстинкт или ангел-хранитель, который безошибочно решает за нас в самые ответственные моменты, как поступить…

Люси слушала, рассеянно теребя листы орхидеи. Она смутно улавливала смысл его речи. Она ждала, когда он произнесет еще раз одно только слово «люблю». Все остальное, что он говорил, казалось ей милым предисловием, без которого можно было бы обойтись.

— И вот, — продолжал Юрий Александрович, хватая ее руку и крепко сжимая ее, — вот я увидел экипаж…

Юрий Александрович рассмеялся:

— Экипаж и феноменальное сооружение на голове вашей maman — что-то такое из перьев, вуалей, ленточек… в общем, что-то очень изящное, элегантное… Я увидел вас, Люси, нежную, милую, прелестную… единственную, какая есть в мире!..

— Уж будто я такая! — прошептала Люси. А сама хотела, чтобы он еще и еще говорил о ней, какая она красивая, как ему нравится, и опасалась, что он перейдет от этой темы к другим предметам.

— Вот когда я понял, почему ради женщины совершают подвиги и преступления… решаются на самые отчаянные вещи! Ставят на карту все!


Еще от автора Борис Дмитриевич Четвериков
Котовский. Книга 2. Эстафета жизни

Вторая книга романа «Котовский» — «Эстафета жизни» завершает дилогию о бессмертном комбриге. Она рассказывает о жизни и деятельности Г. И. Котовского в период 1921–1925 гг., о его дружбе с М. В. Фрунзе.Бориса Дмитриевича Четверикова мы знаем также по книгам «Сытая земля», «Атава», «Волшебное кольцо», «Бурьян», «Малиновые дни», «Любань», «Солнечные рассказы», «Будни», «Голубая река», «Бессмертие», «Деловые люди», «Утро», «Навстречу солнцу» и другим.


Котовский. Книга 1. Человек-легенда

Большой многолетний труд старейшего советского писателя Бориса Четверикова посвящен человеку, чьи дела легендарны, а имя бессмертно. Автор ведет повествование от раннего детства до последних минут жизни Григория Ивановича Котовского. В первой книге писатель показывает, как формировалось сознание Котовского — мальчика, подростка, юноши, который в силу жизненных условий задумывается над тем, почему в мире есть богатые и бедные, добро и зло. Не сразу пришел Котовский к пониманию идей социализма к осознанной борьбе со старым миром.Рассказывая об этом, писатель создает образ борца-коммуниста.


Рекомендуем почитать
И всегда — человеком…

В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.


Конвейер ГПУ

Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.


Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.


Борис Львович Розинг - основоположник электронного телевидения

Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.