Котовский - [69]

Всех этих строптивых Скоповский приказал вызвать наутро в усадьбу. Одновременно был приглашен комендант, назначенный германским командованием оккупационных войск для наблюдения за порядком в данной местности.

Непокорные крестьяне, вызванные управляющим, все как есть явились и стояли перед крыльцом, исподлобья поглядывая на княжеские хоромы.

— Шапки снять! — крикнул управляющий, когда на крыльце показался Скоповский.

Скоповский был краток. Он только сказал, что с анархией и самоуправством покончено, что он, Скоповский, получил указание от княгини не быть суровым с мужичками, она, княгиня, понимает, что все содеянное — и порубка леса, и самовольная запашка земли, и все другие безобразия сделано по глупости, по темноте, серости, и только для назидания, отеческого внушения он, Скоповский, решил дать каждому нарушителю по двадцать пять розог.

В толпе зароптали. Даже раздались выкрики. И тотчас как из-под земли выросли немецкие солдаты, и вылетели из-за угла дома гайдамаки на вороных конях. Все двадцать бунтовщиков получили порку, после чего были милостиво отпущены по домам. Почти все они в ту же ночь исчезли, говорят, ушли к партизанам.

«Ну, это их частное дело, туда и дорога, — думал Скоповский. — Долго не напартизанят. Зато запомнят, как нужно уважать чужую собственность и наследственные права».

Как раз перед сараем, где была произведена экзекуция, выкатили бочки с брагой, на длинных столах разложили угощение, и каждый пришедший на это княжье пиршество получал чарку водки, а девушки какой-нибудь подарок: шелковую ленту, бусы иди яркий шелковый платок. Сначала не шли, но потом разохотились и являлись целыми ватагами. Начались пляски, а немецкий комендант был приглашен в покои, к барскому столу.

Княгиня была очень довольна распорядительностью Скоповского. И уже поздно ночью, когда все утихло, столы были убраны и комендант отбыл в Звенигородку, на веранде долго сидели Скоповский и княгиня.

— Да, — говорил задушевно и тихо Александр Станиславович, — вот и все! И забыты кошмары недавних дней. И нам хорошо, и мужику все понятно. Как говорится, кесарево кесарю! Так-то, дорогая, милая, уважаемая Мария Михайловна!

— Проводите меня, mon cher! — произнесла после некоторого молчания княгиня.

И когда он выжидательно остановился у ее спальни, княгиня обхватила его шею:

— Ну идем же, идем…

Сад замер. На небе взошла большая луна. Немецкий патруль проследовал по дороге. Где-то бахнул выстрел. И снова синяя-синяя, зачарованная украинская ночь, ничем не нарушаемая тишина, охраняемая синежупанниками гетмана Скоропадского и армией великой Германии.

Утром княгиня и Скоповский пили чай на веранде. В присутствии прислуги княгиня говорила Александру Станиславовичу «вы», но, как только они оставались вдвоем, сразу переходила на «ты» и щедро наделяла «Сашеньку» нежными именами и улыбками.

Вскоре Скоповский отбыл к себе домой, хотя и ему не хотелось уезжать и княгине было очень жалко с ним расставаться.

3

Юрий Александрович появился в имении Долгоруковых внезапно.

Чего только с ним не было за это время, где он только не бывал, в каких переделках не оказывался! Малейший неточный шаг — и неминуемая гибель.

Юрий Александрович, например, ездил с важным поручением к генералу Каледину. Нужно было пробраться на Дон. Нужно было миновать много застав. И Юрий Александрович миновал их.

Юрий Александрович был умный, убежденный в своей правоте, образованный, начитанный и красноречивый — лютый враг советского строя. Отец Юрия Александровича, сахарозаводчик, эмигрировал и обосновался в Париже. Но отец был либеральнее, мягче, даже находил какие-то оправдания событиям, свершающимся в России. Юрий с юношеских лет был заносчивым, презирал бедных, ненавидел «простой народ», знался только с сыновьями аристократических семейств и немного стыдился, что отец его из захудалого дворянского рода.

Юрий еще в гимназии считал себя монархистом и однажды поспорил с учителем истории, непочтительно отозвавшимся о доме Романовых.

— Как вы смеете говорить таким тоном о государях! — кричал он, побледнев, дрожа от ненависти и негодования.

Этот его поступок обсуждался на педагогическом совете, все думали, что его выгонят из гимназии, но вышло наоборот: учитель истории был переведен в другой город.

Студенческие годы Юрий Александрович провел в товарищеских кутежах, с пуншем, с певичками и с непременным пением «Гаудеамус игитур». Со второго курса ушел, отказавшись принять участие в студенческих демонстрациях и повздорив с революционно настроенными однокурсниками.

Пошел по военной линии. В Париже познакомился с людьми, поставившими целью свергнуть Советскую власть. Здесь Юрий Александрович нашел свое призвание. Он был ловок, изобретателен, дерзок. Ему поручались очень серьезные дела. И до сих пор удача не изменяла ему.

Вот и на этот раз. Он благополучно пробрался через линию фронта и прибыл к Каледину с зашитым в шапку пакетом и устными сообщениями.

Но надо же было случиться, что буквально за день до его приезда Каледин застрелился, придя к выводу, что проиграл войну. Этот выстрел привел в полную растерянность всех калединских приближенных. У Каледина не нашлось достойного преемника. Собственно, некому было даже вручить пакет.