Котовский - [57]

Котовский был необычайно взволнован. Он слушал, он ловил каждое слово Ковалева. И наконец сказал:

— В-вот оно, главное, вот оно, настоящее. И как просто и ясно: отдать народу землю! Ведь это понятно к-каждому, правда ведь, Иван Михайлович? Отдать землю крестьянину! Рабочим и крестьянам взять власть в свои руки! А как быть с армией? Распустить? Отказаться от наследства, которое оставил проклятый царизм? Старая армия, старая полиция, старые чиновники… Ведь никак нельзя в старую посудину лить новое вино? А? Как вы считаете, Иван Михайлович? Новую надо армию создавать? Совсем новую, не похожую ни на какие другие!

Долго они сидели.

— Вот видите! — воскликнул Котовский, — мы тоже не заметили, что пролетела ночь, как и на том съезде! Вы не сердитесь, что я вас так расспрашиваю. Для меня это очень важно. Я прожил длинную и, сказать по правде, горькую жизнь. Только сейчас и начинаю жить. Только сейчас и родился. Мой год рождения — тысяча девятьсот семнадцатый год!

Таганрогский полк и дивизия в целом отправили в адрес Петроградского Совета приветственную телеграмму:

«Посылаем свой горячий привет истинным защитникам и поборникам свободы, революции и мира — Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов. Мы заявляем, что поддержим его силой штыков».

Котовского избрали в полковой комитет. Котовский ушел с головой в новые заботы. Он не умел делать ничего наполовину. Вскоре он был уже председателем полкового комитета. Шла подготовка съезда. Дня не хватало, чтобы справиться со всеми вопросами, побывать в частях, разобраться в конфликтах, провести беседы и митинги…

Армия была как кипящий котел. Все бурлило, все волновалось.

Галац. Румынский южный городок. Черепичные крыши и узенькие улицы. И холодный осенний ветер. Флотский арсенал, корабельная верфь и двадцать три церкви. Примечательный городок.

Котовского одним из первых выдвинули делегатом на Армейский съезд Шестой армии, и он незамедлительно прибыл по назначению.

Делегатов встречали с почетом, разместили со всеми удобствами, обеспечили питанием. И с первого же дня начались ожесточенные споры, выкрики с мест, демонстративный уход из зала… Бурно проходили заседания. И хотя все меры были приняты к тому, чтобы на съезд попало поменьше большевистских представителей, большевистская фракция одерживала победу за победой, встречая полное сочувствие большинства делегатов.

— Большевистская демагогия! — выкрикивали с мест меньшевистские представители. — Играете на темных инстинктах толпы!

Котовский плохо еще разбирался во всех этих спорах, хотя кое в чем разобрался еще в Нерчинске, беседуя с политкаторжанами. Все притягивало его к большевикам: они стояли за мир, за землю, за рабочую власть, они не увиливали от щекотливых вопросов, били в точку, не боялись смелых выводов и так умело разоблачали своих противников, что тем рискованно становилось появляться на трибуне.

Котовский тоже выступал. Оказывается, его знали! Когда председатель объявил, что сейчас выступит Котовский, и Котовский появился на трибуне, грянули аплодисменты, и, как ни шикали меньшевики, аплодисменты все нарастали. Это был счастливый момент, вознаграждение за все пережитое. Котовский был взволнован до глубины души. Слова его были простые и доходили до всех.

— Молодец! — сказал Ковалев, наклоняясь к председателю съезда и любовно глядя на оратора.

— Еще бы! — ответил председатель. — Котовский! Я еще лет десять назад слышал о нем!

Котовский говорил. Он рассказывал о своей жизни, о том, как на ощупь искал большую правду, как создал отряд. Его слушали затаив дыхание. Никто не шевельнулся. Только торопливо поясняли тем, кто не знал его раньше, что это за человек.

Котовский рассказывал. Давно был исчерпан регламент, но, когда председатель напомнил об этом, в зале закричали:

— Пусть говорит!

— Не знаю, — закончил свое повествование Котовский, — может быть, я н-не сумею выразить то, что чувствую. Но мне кажется, что я еще раньше, еще не зная партии, был в душе уже большевиком. Я с первого момента моей сознательной жизни, не имея еще тогда никакого понятия вообще о революционерах, был стихийным коммунистом. Я понял это только теперь, когда могу на этом съезде, не колеблясь, примкнуть к большевикам.

Котовский на съезде был избран в состав армейского комитета. Президиум комитета послал его в Кишиневский фронтотдел Румчерода для связи и представительства.

Слово «Румчерод» составилось из трех частей: «рум» — румынский, «чер» — черноморский, «од» — одесский. Румчерод — это Совет рабочих, солдатских, крестьянских и матросских депутатов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесского военного округа.

Только что закончился Второй съезд Румчерода. На этом съезде Румчерод избрал новый, большевистский, исполнительный комитет.

Перед тем как отправиться в Кишинев, Котовский беседовал с одним из руководителей Румчерода.

— Вы едете на самый боевой участок, — говорил румчеродовец. — Это клубок, где яростно схватились два лагеря. Не уступайте позиции, товарищ Котовский! Держитесь за Кишинев! Не отдавайте его на съедение «Сфатул-Цэрию» и боярской Румынии!

3

Странно и радостно было Котовскому вновь подъезжать к родному городу. Казалось, что это происходило давным-давно: скованных арестантов пригнали из тюрьмы на вокзал… Входя уже в вагон, Котовский в тот день прощальным взглядом окинул далекие крыши и бирюзу июльского неба… Железная решетка в вагоне с лязгом закрылась, и он подумал: «Вешать будут в Одессе…» Да, все это было! Поезд тронулся, а на перроне вокзала остался Хаджи-Коли… Какая торжествующая улыбка была на его лице!