Котовский - [4]

Шрифт
Интервал

— Как вам известно, так называемый Первый Всеукраинский съезд Советов провозгласил Украину Советской республикой…

— Это мы слышали, — проворчал Скоповский. — Провозгласить просто! Я вот возьму да провозглашу себя китайским императором… Большие шансы имеет гетман Скоропадский, — добавил он, помолчав, — о нем очень хорошо отзываются в высоких кругах.

— Скоропадский? — улыбнулась княгиня. — Он бывал у нас… Но он так непопулярен! Богат, не спорю. Но не стар ли для такой роли?

— Популярность делают, княгиня. Впрочем, Центральную раду поддерживает Франция. Она предоставила Раде заем в сто восемьдесят миллионов франков и послала в Киев военную миссию…

— Как это скучно! — протянула Люси. — За последнее время только и слышишь: «миссия», «заем», «Центральная рада»… И что за охота мужчинам воевать? Как петухи!

— Душечка, — возразила княгиня, — но кому-то надо навести порядки хотя бы в том же нашем Прохладном?

— Так неужели же мужиков надо усмирять пушками? Не достаточно ли просто прикрикнуть на них? Послать урядника?

Все рассмеялись над рассуждениями хорошенькой девочки. По сторонам дороги, между тем, все чаще и чаще мелькали нарядные домики среди плодовых деревьев.

Скоповский стал рисовать красоты Бессарабии:

— Конечно, ее надо видеть весной, в цвету, или осенью, когда ветви ломятся от яблок…

— Но лесов здесь, по-видимому, нет? — спросила княгиня.

— Как это так нет? Такие леса! В них даже водились не так давно настоящие разбойники, честное слово! — горячился Скоповский.

— Я все хочу вас спросить, — обратился к нему Бахарев, — правда, что в Бессарабии свирепствовал и запугал всех помещиков некий Котовский? Я слышал какие-то невероятные истории. По-видимому, чистейшая выдумка? Или на самом деле было что-то в этом роде?

Скоповский внезапно переменился в лице. Его бросило в краску. Он подозрительно глянул на Бахарева: не насмехается ли он? Не намекает ли на одно происшествие?

Бахарев понял, что затронул неудачную тему. У Скоповского, вероятно, есть основания неприязненно относиться к этому Котовскому. Но кто же знал? Бахарев уже пожалел, что задал этот явно неуместный вопрос.

— М-да, — произнес наконец Скоповский, — выдумки тут нет, таковой действительно был лет десять назад… И это был не просто разбойник, а, так сказать, разбойник с политической подкладкой. В частности, у меня он сжег… да-с, подпалил с четырех концов… мой собственный дом… Пришлось отстраиваться заново…

— Вот как? — удивился Бахарев.

— Какой ужас! — всплеснула руками княгиня.

— Я не разорился, конечно, хотя этот злодей что делал — уничтожал долговые записи, отнимал у нашего брата, помещиков, деньги и раздавал их крестьянам. Я, как видите, не разорился, а Котовского, надо полагать, повесили, как он того и заслуживал…

— Разумеется! — И Бахарев поспешил переменить разговор, стал расспрашивать, каков город Кишинев, много ли в нем жителей, красив ли он. Наверное, масса фруктовых садов? И ведь когда-то он был местом ссылки Пушкина? И как, есть ли там гостиницы? Рестораны?

Скоповский охотно рассказывал о Кишиневе и опять повеселел.

— Сегодня Кишинев, завтра Москва! — восклицал он. — Нет никаких оснований отчаиваться.

— Союзники не допустят! — с чувством произнесла княгиня, молитвенно складывая руки, толстые, в митенках.

— Нет, не союзники, мы не допустим, мы, русские люди! — горячо возразил Юрий Александрович. — Мы не допустим, чтобы мужики своевольничали, чтобы у власти стояли евреи и всякий сброд, вернувшийся с каторги, из Нарымского края!

Юрий Александрович знал за собой такую особенность: часто, когда он что-нибудь делал, что-нибудь говорил, в его мозгу появлялось какое-то другое его «я», наблюдатель, снисходительно, а иногда с улыбкой созерцавший его действия. И когда Юрий Александрович любезничал с неприятным ему человеком, этот наблюдатель нашептывал: «Прогони его, ведь он тебе противен!» — или же поощрял: «Ничего, ничего, притворяйся, если это принесет пользу». Сейчас это второе «я» в самый разгар красноречия спрашивало Юрия Александровича: «Скажи по совести, говорил бы ты так же горячо, если бы в коляске не было этой девушки?»

Ну что ж. Очень может быть, что именно она вызвала его на такую запальчивость. Ему почему-то казалось, что Люси, слушая его, слышит и подтекст этой речи: «Мы не допустим», — говорит он, но хочет сказать: «Ты прекрасна! Я готов вызвать на поединок весь мир и сражаться за тебя, мстить твоим обидчикам, завоевывать тебя и складывать к твоим ногам трофеи…»

Может быть, и княгиня понимала чуточку этот разговор? Скоповский слушал внимательно и бесстрастно. Юрий Александрович продолжал:

— Я, конечно, молод, я еще не испытал законного удовлетворения хозяина, семьянина. Но я болезненно люблю Россию, вот такую, как она есть: сиволапую, безалаберную, с базаром, колокольным звоном, удалыми ямщиками и тройками…

Юрий Александрович уловил благосклонные улыбки на лицах княгини и Скоповского, увидел и сияющие глаза Люси. Безусловно, им нравится, что он говорит!

— Скажите, — повышал он голос, одновременно натягивая повод, — разве выносимо, что прекрасные, изнеженные женщины вынуждены мыкаться по проселочным дорогам и искать убежища? На что это походит: на Украине нет хлеба! Россия — не позорище ли! — отказывается от царских долгов! А, да вы все это знаете… Обнищание, безвластие… Нельзя этого терпеть! — и Юрий Александрович как неожиданно разразился потоком красноречия, так же внезапно и замолк.


Еще от автора Борис Дмитриевич Четвериков
Котовский. Книга 2. Эстафета жизни

Вторая книга романа «Котовский» — «Эстафета жизни» завершает дилогию о бессмертном комбриге. Она рассказывает о жизни и деятельности Г. И. Котовского в период 1921–1925 гг., о его дружбе с М. В. Фрунзе.Бориса Дмитриевича Четверикова мы знаем также по книгам «Сытая земля», «Атава», «Волшебное кольцо», «Бурьян», «Малиновые дни», «Любань», «Солнечные рассказы», «Будни», «Голубая река», «Бессмертие», «Деловые люди», «Утро», «Навстречу солнцу» и другим.


Котовский. Книга 1. Человек-легенда

Большой многолетний труд старейшего советского писателя Бориса Четверикова посвящен человеку, чьи дела легендарны, а имя бессмертно. Автор ведет повествование от раннего детства до последних минут жизни Григория Ивановича Котовского. В первой книге писатель показывает, как формировалось сознание Котовского — мальчика, подростка, юноши, который в силу жизненных условий задумывается над тем, почему в мире есть богатые и бедные, добро и зло. Не сразу пришел Котовский к пониманию идей социализма к осознанной борьбе со старым миром.Рассказывая об этом, писатель создает образ борца-коммуниста.


Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.