Котовский - [26]
— Как ты думаешь, будут стрелять?
— Тут у одного солдата лошадь захромала, поотстал, так я у него все выспросил. Приказано, говорит, острием шашки не рубать, а бить плашмя по чему попало. Боевых патронов им выдано на каждого по пятнадцать штук. Но стрелять велели только в воздух, над головами, и то по команде. У нас, говорит, не кое-как, у нас с народом вежливое обхождение.
— Поедем! — предложил Котовский.
— В Трифанешты? Да они и нас зарубят!
А сам уже и коня подхлестывает. Видно, что и сам устремлялся туда.
Трифанешты, если лесочком проехать, — вот они, рукой подать. А эскадрон по дороге двигался. Поэтому Котовский и Леонтий в самый раз подоспели. Видят: у помещичьего дома толпа, а по деревне уже конные скачут. Толпе надо бы разбегаться, а она — непонятно почему — навстречу солдатам двинулась. Кавалеристы приняли это за дурной знак. Горнист сыграл атаку — и они понеслись на толпу полным карьером.
У Котовского кулаки сжались, на глаза навернулись слезы:
— Что же они, подлецы, делают? Ведь они н-народ потопчут. Нельзя этого допустить!
А те уже врезались. Крики, вопли оттуда доносятся, а «славное воинство» избивает шашками, топчет конями…
Леонтий еле удержал Котовского, тот уже готов был ринуться.
Толпа врассыпную! Конные преследуют бегущих, заскакивают в крестьянские дворы, гоняются по огородам, выгонам и бьют, бьют с остервенением, с дикой злобой, благо можно бить безнаказанно и даже заслужить благодарность. Некоторые мужики, спасаясь, бросились в реку и стояли по пояс в воде, но их и оттуда выволакивали и тоже били.
— Это что же т-такое делается! — шептал Котовский. — И чего м-мы стоим? Ударим, для них это будет н-неожиданно… Эх, оружия нет. Открыть бы огонь! Ладно же! Пусть п-погуляют! Пусть потешатся! Это вперед наука, разве так н-надо бунтовать!
Леонтий взглянул на своего спутника. Котовский был бледен, весь дрожал.
— Тоже, — бормотал он, — бунтуются! С палками! Н-нет уж… если на то пошло…
В это время один кавалерист догнал возле ворот молодого парня и только замахнулся на него, как парень схватил очутившиеся под рукой вилы и всадил их в ногу солдата.
— Молодец, не растерялся, — проговорил Котовский, глядя на эту короткую схватку. — Хоть один осмелился дать отпор!
Лошадь шарахнулась в сторону. Кавалерист, рассвирепев, выхватил шашку и бил молодого парня по голове, по плечам до тех пор, пока парень не свалился на землю.
— Дорого ему стоило, — сказал Леонтий.
— Что ж. Война не обходится без жертв. А уж парня, если еще не убили, то, наверное, сгноят в остроге!
Между тем в деревне сгоняли народ на площадь. Подоспевший исправник собирался держать речь. Котовский и Леонтий подъехали ближе, чтобы было слышно.
— Эй, вы! — закричал исправник, искоса поглядывая на командира эскадрона и ища у него одобрения. — Бараньи головы! Тридцатая вера!
Кавалеристы, видя улыбку на лице командира, приняли это за команду, по их рядам прошел смешок: здорово он честит, этот исправник! Хо-хо! И выдумает же такие названия!
— Бунтовать?! — кричал исправник, помахивая плеткой. — И старики туда же ударились?!
Тут старики на колени бухнулись:
— Прости, батюшка… Ошиблись малость… Нечистый попутал… Нужда заела… Да разве мы не понимаем, мы же по-хорошему, где нам, чтобы насупротив…
— Молчать! — рявкнул исправник и в наступившей тишине долго кричал на мужиков.
А тем временем побитых да потоптанных в сторону отволокли, кровь на дороге засыпали… И все приходило в порядок. Оставалось только написать донесение по инстанции — и крышка.
— Поедем, — предложил Котовский, — невыносимо на это смотреть…
Молча ехали, а пока ехали, много о чем передумали.
Наутро все население «Валя-Карбунэ» высыпало на дорогу посмотреть, как ведут арестованных.
— Это, наверно, самые главные, — рассуждал повар, в белоснежном колпаке, с засученными рукавами, с огромным ножом в руке, но очень добродушно настроенный.
— А по-моему, чего зря водить, — суетился приказчик, человек с бегающими беспокойными глазами и носом, свидетельствующим о том, что его обладатель — большой любитель выпить. — Приканчивали бы здесь, на месте, вернее бы было.
— Изверги! Изверги! — приговаривала к каждому слову ключница Дарья Фоминична, неизвестно кого имея в виду, карателей или бунтовщиков.
— Ведут! — сообщили босоногие мальчишки, мчась по дороге и выбивая заскорузлыми пятками брызги.
Из-за поворота дороги показалось печальное шествие. Впереди ехал невыспавшийся, с зеленым, помятым лицом кавалерийский офицер. Он после экзекуции всю ночь напролет играл в карты в помещичьем доме, причем неизменно при сдаче прикладывался к рюмочке, и теперь чувствовал себя отвратительно. Кроме того, он не любил медленной езды.
— Тащись из-за них, как на похоронах! — ворчал он.
Однако, проезжая мимо усадьбы Скоповского, приосанился и даже прикрикнул на солдат для порядка службы.
Четырнадцать арестованных «зачинщиков» шли по дороге пешком. Некоторые еле двигались после побоев. Парень, тот самый, что защищался вилами, шел с перебинтованной головой, со связанными за спиной руками.
Троих везли на подводе, и, кажется, со слабой надеждой довезти живыми. Седой старик тоже сидел на телеге и непрерывно кашлял. Прокашлявшись, он говорил, как бы извиняясь, что производит такой шум:
Вторая книга романа «Котовский» — «Эстафета жизни» завершает дилогию о бессмертном комбриге. Она рассказывает о жизни и деятельности Г. И. Котовского в период 1921–1925 гг., о его дружбе с М. В. Фрунзе.Бориса Дмитриевича Четверикова мы знаем также по книгам «Сытая земля», «Атава», «Волшебное кольцо», «Бурьян», «Малиновые дни», «Любань», «Солнечные рассказы», «Будни», «Голубая река», «Бессмертие», «Деловые люди», «Утро», «Навстречу солнцу» и другим.
Большой многолетний труд старейшего советского писателя Бориса Четверикова посвящен человеку, чьи дела легендарны, а имя бессмертно. Автор ведет повествование от раннего детства до последних минут жизни Григория Ивановича Котовского. В первой книге писатель показывает, как формировалось сознание Котовского — мальчика, подростка, юноши, который в силу жизненных условий задумывается над тем, почему в мире есть богатые и бедные, добро и зло. Не сразу пришел Котовский к пониманию идей социализма к осознанной борьбе со старым миром.Рассказывая об этом, писатель создает образ борца-коммуниста.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».