Котел. Книга 1 - [5]

Она была польщена тем, что погасила внимание Андрюши. Однако Лидия Матвеевна не подозревала о том, что он считает себя неуклюжим. Без умысла она напомнила ему об этом. Он подосадовал на свое невезучее сложение, и ущемился, и подумал, что она решила над ним поизмываться. Что ж, пусть не надеется на всегдашнюю безнаказанность.

— Лидия Матвеевна, правда ли, будто бы актрисы из французского театра, пока выступали в Москве, скупили женские шляпы? А устроили из этих шляп выставку, над ними ржал весь Париж.

— «Ржал»? Фу. Где ты такие слова усвоил?

— Не на улице же.

— Твой намек отвергаю.

— В пятом классе была одна драчливая учительница. Когда мы сильно смеялись, она кричала: «Прекратите ржать».

— Не будем злопамятны. Говорят, правда, Париж смеялся над некоторыми нашими не совсем удачными шляпами.

— Наверно, на выставке были шляпки допотопные? Как у барынь? И разумеется, с вуальками?

— А вы знаете, Степанида Петровна, ваш сын изрядное хамло.

— Со мной он обходительный.

Он не смотрел на мать, даже не успел взглянуть, а едва она ответила на «хамло», — повернулся к ней. Мать улыбалась. Он обрадовался девчоночьему озорству в ее глазах; чуть было не обнял ее свободной рукой — другой придерживал за седло велосипед, — но остановил, себя: неловко при посторонних. Какая-то натужная судорога вдруг исказила лицо матери. Догадался: через силу она гонит с лица, как ей мнится сейчас, неуместное выражение.

— Больно неуважительно, сыночек, — укорила его мать. И заспешила, испугавшись, что он умчится. (Он хотел уехать, но задержался, чтобы ее не огорчать. И тут же подумал, что не мешало бы стушевать, может быть признать неудачной свою подначку, благодаря которой он так ловко подсадил наглую Лидию Матвеевну.) — Мы здесь до тебя стояли… Лидия Матвеевна хвалила тебя. Де, ты толковый малый. А я сказала, что ты вроде бы немного с припозданием, хотя и порассудительней иного взрослого и остер на язык, коли разозлят. Лидия Матвеевна успокоила меня… Де, припоздание, мол, у него благородное. Де, Илья Муромец на печи сидел тридцать лет и три года, опосля слез и шибко работал на пашне и геройствовал. Точно я передала, Лидия Матвеевна?

— Точно.

— Вы уж, Лидия Матвеевна, на Андрюшу не серчайте. Он поймет.

— Пойму. Без припоздания.

Андрюше была приятна дипломатичность матери, наверно потому приятна, что он чувствовал: она горда и довольна им, — поэтому он настроился на примирительный лад по отношению к Лидии Матвеевне и попытался свести к благодушной шутке и свое припоздание, оскорбившее его и мгновенно прощенное им: если мать заблуждается, то заблуждается чистосердечно, и у нее не было и не может быть умысла, унизительного для него.

Авоську Лидия Матвеевна распялила продуктами. Шелковые желтые ячеи уловили буханку хлеба, так лоснившуюся верхней корочкой, словно ее натерли чесноком, стеклянные банки с баклажанной икрой, свиные консервы, «хомут» ливерной колбасы, бутылку вермута, воздушную кукурузу в пакетике из целлюлозной пленки.

Он предложил подвезти авоську. Учительница было обнаружила свою обычную надменность, смерив оценочным взглядом его фигуру, но тотчас придала лицу выражение простоты, доброжелательства и благодарности, то ли опять «нашла» Андрюшу атлетом, то ли обеспокоилась, как бы он снова не  п р и ш п и л и л  ее.

— Груз не велик, великодушный рыцарь. Поспешай на турнир. Надеюсь, ты наметил, кого выбрать королевой турнира.

— Для рыцаря лет не хватает. Покамест я только оруженосец.

— Молодец!

— А скольки лет в рыцари принимали? — спросила Степанида Петровна.

— Двадцати одного, мама. Два рекомендателя было. Наденут доспехи, шпоры золотые, ахнут по спине мечом — и порядок.

— Больно было.

— Еще бы, — сказала радостным тоном Лидия Матвеевна. — Я досрочно посвящала вашего сына в рыцари, не мечом, а линейкой, и то он вращался со скоростью турбины.

— Теперь вы квиты с Андрюшей, Лидия Матвеевна. Вы тоже его умело подкусили.

— Квиты! Ну, хорош! Степанида Петровна, я думала, он у вас ни бельмеса не знает историю. Будет сдавать на аттестат, пятерку обеспечу.

— Лидия Матвеевна, я не шибко знаю историю. Просто мне нравятся средние века.

— Не инквизиция ли?

— Я не кровожадный.

— Тогда, значит, духовенство, особенно монашество, конфискация имущества, цензурный гнет?

— Властвовать не собираюсь, наживаться не хочу, скрывать нечего. Мне нравится, если хотите знать, что тогда поклонялись женщинам и у людей была честь.

— Совершенно верно! У них было высокоразвитое чувство достоинства. Что касается поклонения женщине, то… Подоплека поклонения весьма низкая.

— По-вашему. По-моему, духовная. Вспомните Данте.

— Что может быть «по-твоему»? Чтобы объяснить эпоху, надо ее изучить. «Декамерона» прочитал?

— Я пробую изучать. И у меня интуиция. Большинство было чистое. Народ.

— Интуиция не имеет отношения к науке.

— Ко всему имеет. Я, бывает, лишь только увижу человека, а уж знаю, что он мой враг на всю жизнь.

— Болезненная мнительность, возможно шизофрения. На-ро-од… Чем хуже интеллигенция?

— Лидия Матвеевна, он даже бабушкину библию читал.

— Рано ему библию.

— И я говорила — рано. Там и убийства, и жадность, и распутство, и почему-то не осуждаются.