Кот Шрёдингера - [33]

В противогазную сумку я складывал самые важные, по моему мнению, документы НИИПНГЭ, которые находил. Все полученные сведения настолько оглушили меня, что я не знал уже, как выйти из главного корпуса. Я совершенно потерял ориентацию в пространстве. К счастью, на одной из стен висел план аварийного выхода при пожаре, я быстро сориентировался и дошел до открытого по случаю жаркой погоды окна. Вышел я тем же путем, что и пришел, никто меня не заметил, кроме собак, снова рванувших ко мне в поисках колбасы, но ничего не получивших, и столпившихся под окном административного здания, куда я залазил, приветливо виляя хвостами. Внутри главного здания я, наконец, снял противогаз, и меня ждал очередной ШОК. На противогазе отпечаталась в зеркальном отражении татуировка, которую я лично накалывал Вове на лысый череп. Как Туринская Плащаница, только не лицо, подумал я. Теперь у меня не было сомнений, что Вова мертв. Принюхавшись, я услышал едва уловимый знакомый сладковатый запах гниения.

Вернувшись утром, я сказал Нине, чтобы готовилась вечером тайно уходить. Все мне теперь в общем было более или менее понятно. Букмекеры относятся к Эйнштейну амбивалентно, понял я. С одной стороны, они не хотят, чтоб он разоблачил их грязные делишки, надежнее всего его убить; ситуация такая же, как с Кольцом Всевластья: прятать бесполезно. С другой стороны, не будь его (Эйнштейна), не было бы и всех букмекерских технологий; в честь него называют институты, ему ставят памятники, из его тела творят новый мир. Ситуация, неоднократно описанная в мировой литературе: Уран и Кронос, Кронос и Зевс, Апсу и Энки, Имир и Один. Во всяком случае, ясно, что Эйнштейна здесь ни в каком качестве нет (по крайней мере, живого), и в окрестностях он вряд ли тоже есть: окрестности наводнены шпионами букмекеров (Илья, Иван; похоже, все, кто с бородой, имеют какое-то к ним отношение), от них не скрыться. Остальное восстановит могучий ум де Селби по похищенным мной документам. Вова, очевидно, тоже добрался до института, но живым выбраться не сумел, и его останки были разбросаны по близлежащим лесам и озерам; это только подтверждает крайнюю опасность экспедиции. Жаль, что букмекеры и де Селби на разных сторонах баррикад: занимаются они одним и тем же делом, и, объединив усилия, они могли бы перевернуть мир! Днем я зашел к Эрвину (никакому не отцу Эрвину, а просто Эрвину) под предлогом помолиться и поговорить о религии, зашел на погост, вытащил из-под (псевдо-)Эйнштейна останки Вовы и присоединил к ним найденный в центральном корпусе противогаз. Мне не хотелось вот так вот просто уходить в тайне, по-английски; рассказы Шредингера, Нины, Ивана, Ильи, женщины в поезде про силу лесную и про лешего на меня все-таки немного подействовали; невозможно долго жить в кислой среде и хоть чуть-чуть не раствориться снаружи. Возможно, мне было страшно; возможно, мне было грустно возвращаться в М***, к его смогу, шумным машинами, самолетам, полицаям, ухоженным дорожкам и скучным бюргерам; как, интересно, чувствовал бы себя Смок Белью, возвращаясь к журналистике и ненавистному «высшему свету»? Букмекеры были моими врагами (как враги Эйнштейна), но они были по-своему честны и преданы науке; жаль, повторю еще раз со всей убежденностью, что мы оказались по разные стороны баррикад, даже нет, по разные стороны одной и той же баррикады, на противоположных ее склонах. Здесь я встретил свою любовь, свою вторую любовь, и, хочется верить, живи я здесь не скрываясь, ответил бы и на мучающий меня вопрос СКОЛЬКО НУЖНО ИМЕТЬ ПРОЦЕНТОВ ТЕЛА, ЧТОБЫ В НЕМ БЫЛА ДУША. О том, чтобы быть перебежчиком, я и не думал — деселбиевский аргумент D.M.P. перевешивал все остальное, да и то, как поведут себя букмекеры, узнав о моем предательстве, являлся открытым вопросом. Кстати, следовало позвонить де Селби, чтобы он, не дай бог, не решил пока уничтожить мир, как раз тогда, когда к нему скоро должны приехать важнейшие документы — зная его, я был уверен, что он захочет сначала, как минимум, решить загадку института букмекеров. Я решил отдавать ему документы частями, так хватит надольше. Я набрал его номер, но телефон молчал. Не было сети. Вообще обычно связь здесь была хорошая. Ну что ж, перезвоню через полчаса, решил я. Однако и через полчаса сети не было.

Как мне не хотелось уходить из поселения при зоне, точно так же мне не хочется, грустно или, быть может, страшно заканчивать эту книгу. В попытке оттянуть описание дальнейших событий буду цепляться за события и остановлюсь на инциденте с нищенкой, сидящей перед церковью. Она приняла странную позу, которую я все чаще вижу у нищенок и в М***, характерную особенно для выходцев из Средней Азии: нечто среднее между стоянием на коленях и лежанием; чтобы не упасть, под мышкой у нее был зажат посох, которым она упиралась в землю, почти лежа, но все-таки не лежа, а стоя на коленях под неестественным углом. Перед ней была картонка с надписью «ПОМАГИТЕ УЕХАТЬ В ПИТЯРАНТУ АГРАБИЛИ МОШЕНИКИ НЕТ ДЕНЕГ СЫНУ ТРЕБУЕТЬСЯ ОПЕРАЦИЯ», и она непрерывно плакала. Я мимолетно подумал, что где-то ее видел, рассеянно кинул ей копеечку — впрочем, копеечки у меня же давно не было, я дал ей яблоко, добытое в столовке в административном здании. Блади, не ходи домой, беги сразу, прошелестела нищенка. Не ходите туда, Уормолд, вас хотят отравить. Холодок прошел по моей спине, я бросился к нищенке и заорал: что? что?!? — но она только отворачивалась, пряча от меня свою бессмысленную таджикскую голову, прикрытую платком, и испуганно прятала яблоко. Ветер дул и дул, и стремительно становилось холоднее. Начиналась осень.