Кот Баюн и чудь белоглазая - [39]

— Да ведь, сколько себя помню, вино постоянно пили, — не унималась Мишна. — Может, чем отравились?

— Может, и отравились, — сказал безразлично странник. — Брагу свою выхлестали, а в неё, видать, болиголов попал, или иная трава-отрава.

Стефан подозрительно поглядел на Коттина, но промолчал. Юноша не видел особого смысла в отравлении чудских пьяниц, тем более, лично Коттином, поэтому отогнал эту мысль, как нелепую. Но когда Мишна наклонилась к его уху и горячо зашептала, что это очень подозрительно — смерть выпивох и приход Коттина совпали неспроста, хотя пьяницы ей, Мишне, самой смертельно надоели, но уж больно страшно, если это сделал Коттин. Стефан выслушал девичью болтовню благосклонно, как настоящий мужчина, но без особого внимания — мало ли что женщины болтают. Однако осадок остался, неприятно кольнуло сердце. Стефан решил, что выберет время и сам спросит названного брата — что тут произошло на самом деле?

— А вот тут живой! — закричал Стефан, стоя над бывшим купцом, что пропил товар и деньги хазарских хозяев.

— Аникей, никак? — спросил Коттин, подойдя к лежащему в лопухах, облепленному колючками мужику, ворочающему глазами и синеющему губами. — Что, рано упился вчера? Из моей чаши выпить не удосужился?

— Лучше сдохнуть, чем так жить. Отпусти меня, мне пора в нижние пределы, к Яму беспощадному.

— А что, ты стал рабом Фавна, который у вас тут бесчинствовал?

— Да, господин, — прохрипел Аникей. — И пить уже не могу, и не пить не могу. Пью, блюю, слёзы лью, и опять пью. Как есть раб. Я ведь тут с одной жёнкой стал жить, с Фирной. И ребёнка прижили, да помер он… ни пама, ни колдуньи на селе, как сорняки жили.

— И всё пропил? Так, что ли? Великая дань уплачена Фавну!

— Так ведь и жена-то корила, что пил. Утром, помню, поклянусь богами, что всё… ни капли. Искренне, любя. А вечером опять пьяный. Чем не чёрное колдовство! Во всём виноват этот козёл!

— Хочешь ли жить без вина козлиного? Клянусь, я могу сделать так, что выпитая тобой вчера чара была последней. Слышали, что я сказал, Стефан, Мишна?

Молодые люди, топчась неподалёку и прислушиваясь, на вопрос Коттина кивнули.

— Это как? — приподняв голову, утирая сопли драным рукавом, заинтересовался купец-пропойца.

— Я освобожу тебя от рабства Фавна, ведь дух этого божка живёт в любом хмельном. Но за это ты будешь ходить по деревням, и учить пьяниц трезвой жизни. Пожизненно.

— Да ну тебя, никуда я ходить не буду, — обиделся Аникей, продирая глаза ладонями. — Я думал, ты волшебник! Дашь корешок, или пошепчешь заклятие, и я свободен от козней рогатого! А ты мне строгую жизнь предлагаешь, без застолья и хмельных плясок! Научил бы лучше, как правильно пить! Будь ты проклят, обманщик!

Бледно-голубые ледышки Коттина сузились, губы превратились в ниточку — он обозлился, казалось, погладь — искры полетят. В руке остро блеснул кинжал, и тут же спрятался. Брызнула красная кровь — не клюквенная брага, столь любимая Аникеем.

— Я выполнил клятву — ведь я никогда не обманываю. Да, Стефан? Клятвы на небесах слышат! Больше он никогда не выпьет, вчера была последняя чаша. Это же по-христиански, Стефан? Ну, если выполнить просьбу ближнего своего о лёгкой смерти?

Коттин стоял посреди комнаты, в углу жалась Мишна, из-за спины бывшего Кота выглядывал бледный Стефан. Вдоль стен сидели мертвецы, синея лицами, оскалив зубы в предсмертных улыбках. Внезапно Коттин услышал шорох, исходящий из каморки, в которой находилась роковая бочка Фавна. Сделав предостерегающий жест, странник на цыпочках прокрался к дверям чулана, предполагая, что коварный сатир мог пробраться в дом, например, за спрятанным сундучком. Неожиданно распахнув дверь, Коттин юркнул внутрь и выволок в комнату растрёпанную женщину. Мишна, спрятавшись за юношу, поначалу вскрикнула от неожиданности, но тут, же признала распутную Кику, что проживала в доме пама с Фавном.

— Удивлён, весьма удивлён, — мурлыкающим голосом пропел Коттин. — Вот уж не думал, что застану тебя живой. Значит, у тебя счастливая планета.

В руке Коттина блеснула сталь, Стефан увидел древний кинжал, сияющий драгоценными камнями, красными и синими. Бывший Кот молниеносно приставил нож к горлу протрезвевшей женщины.

— Ну, что мне с тобой делать? — спросил странник, приподняв узким лезвием подбородок Кики, заглядывая ей в лицо, украшенное фиолетовым синяком. — Казнить или миловать?

Красивые, плотно сжатые губы женщины расплылись в улыбке, но глаза были закрыты:

— Ты бы для начала сказал мне, что я сделала такого, чего за последний день не сделал ты сам? — голос её был негромок и спокоен.

— О! Обычно в таких случаях я наблюдал визг, слёзы и невнятные обещания, — восторженно пробормотал Коттин, тем не менее, не пряча кинжал. — Какие задатки! Значит, ты требуешь доклада?

— Отпусти её, — вдруг громко и требовательно провозгласил Стефан. — То, что ты делаешь, это… это, не по-христиански!

— Да не может быть! — изумился Коттин. — А я всё мучаюсь, и чего это я, древний Кот, не исполняю устав нового бога, в которого верит Стефан? Я…

— Покажись нам, пожалуйста, в своём волшебном виде! — почти крикнул юноша, — Мишна, проси тоже! Когда он Кот — он добрее! Мне Ариант рассказал!