Кот Баюн и чудь белоглазая - [184]

Коттин огляделся по углам шатра, наклонился к уху булгарского гостя:

— Слышал ли ты про греческий огонь?

— Это великая тайна, — отпрянул от древнего странника купец. — Её императоры Константинополя берегут, как зеницу ока.

— Императоры пусть берегут, им должность велит. Или их божественное происхождение. А мне, не добудешь ли к концу недели пару кувшинов земляного масла?

— Нафты? Добуду к священной пятнице, друг мой.

— Это не всё. Серы два кувшина, селитры кувшин. Оплачу щедро.

— Я распущу слух — волхвам, для лечения кожи…

— Так серой и земляным маслом на самом деле кожу лечат, — улыбнулся бывший Кот. — Только не вздумай смешивать состав. В него входит ещё несколько порошков. Сколько иные бились отгадать, ничего не добились — кое-кто даже сгорел.

— А ты алхимик, господин Коттин…

— Просто наслышан о вашей науке. Арабы пытливо изучают соли земли, металлы, ищут философский камень, эликсир бессмертия, Большим Деланием пытаются получить из свинца золото… а мы? А у нас? Тьфу!

* * *

На следующий день, бывший Кот, оставив спутников в корчме, сразу же направился на левый берег. Покрутившись на малом торжке, нахваливая грибы, свежую рыбу, битых перепелов, Коттин высматривал людей странных, неместных, невменяемых или одурманенных. Стояла невыносимая жара, небо выцвело из бледно-голубого в белёсое. Солнце испарило воду из ручьёв и луж, даже Волхов обмелел. Купив ковш кваса, Коттин прислонился к стене какого-то сарая, блаженно, по глотку пил прохладную, из погреба, жидкость.

Его внимание привлекла простоволосая девка, героически пытавшаяся пересечь рынок, при этом, не налетев на лоток или лавку. Одета она была не по-словенски — в какой-то подозрительно короткий сарафан с лентами, бусы из разноцветного отполированного камня, сандалии на ремешках. И хотя ноги девушки выделывали кренделя, были они аппетитно пухлыми, с маленькой стопой, накрашенными ногтями. Покрой одежды не скрывал, а наоборот, подчёркивал мягкость полных бедёр, узкую талию, полные, подрагивающие и раскачивающиеся в такт шагов, груди.

Торговцы, купцы, гости, иноземные негоцианты, сразу оживились, вышли из лавок — полетели шуточки, прибаутки, смешки и звонкие шлепки — всяк счёт своим долгом опробовать упругость и пухлость кормы девушки. Кто-то пытался угостить её брагой, кто-то зазывал на чашу вина, тут же, позабыв про жён и семью, бородатые солидные дяди пытались назначить свидание. Когда распутница достигла цели и почти скрылась в тени последней лавки, над ухом Коттина кто-то возопил, да так, что странник чуть не выронил кружку:

— Гореть тебе в Геенне огненной! И твоему роду, и твоим нечестивым потомкам!

Небольшого роста, круглый, с жидкой бородкой, с длинными волосами, выпавшими сверху, и явившими небу круглую блестящую лысину, в чёрной сутане, человек брызгал слюнями, понося уже удалившуюся девку нелицеприятными словами.

— Кто ты, и зачем ругаешь эту греческую метрессу, прибывшую с купцами? — удивился Коттин, однако, сразу же понял, что христианский жрец явно ищет его поддержки в своём религиозном бдении.

— Я Сысой — ничтожный раб божий, сын мой, — сладко пропел жрец, отреагировав на интерес варвара. Явно не местного, откуда-то с севера, в богатой одежде, знающего местное наречие. — А ругаю я эту распутную дщерь, потому что она отреклась от своего божественного предназначения — сидеть дома и рожать детей, и пошла по пути греха — продаёт своё тело за деньги.

— Сысой… — начал было Коттин.

— Отец Сысой.

— Разве я тебе сын?

— Нет, брат мой…

— Ещё и брат? У меня нет братьев, отец Сысой.

— Все мы братья перед лицом нашего господа, Иисуса Христа.

— Кроме вас, вы — отец, — подколол жреца Коттин.

— Я принял священное таинство, и теперь на ступень ближе к Богу, сын мой.

— Но, тем не менее, ты раб?

— Раб Божий. Не путай эти понятия. Я прибыл с Эллады с торговым караваном русов. Даже эти люди согласились со мной — некоторые из них приняли христианство. Скоро вся русь будет стоять на коленях пред Богом.

— Русь? На коленях? — захохотал Коттин. — Кстати, у тебя, отец Сысой, на шее висит цепь — как у раба.

— Но на цепи крест господень.

— А не римская ли виселица?

— Да, господь наш окончил свой земной путь на римской виселице…

— Да как же он позволил с собой это сделать?

— Сознательно, сын мой.

— Назло бабушке отморожу уши?

— Христос взял на себя грехи всех людей.

— Зачем же ты тогда ругаешь эту прелестную метрессу?

— Так за прелесть и ругаю, сын мой. Всё телесное от Сатаны. Телесное — проклято, глину для тела Адама месил сам дьявол, Бог же вложил искру своего огня — бессмертную душу.

— Вот почему вы не моетесь, — прошептал Коттин в сторону, зажимая нос.

— Что ты там бормочешь? Ругаешь эту девку? Похвально. Лучше блюсти невинность за каменными стенами монастырей, чем грешить, и потом гореть в аду!

— А род людской не вымрет? — испуганно спросил Коттин.

— Для этого есть таинство брака. Несколько раз в жизни можно пойти на плотский грех с женщиной ради рождения детей — соблюдя пост, читая молитвы, вырезав в рубахах до пят специальные отверстия. И не дай Бог, если женщина вскрикнет от удовольствия, ты же сам понимаешь — что когда уды на воле — сам Сатана тянет к ней когтистые лапы. Такая женщина — ведьма, она достойна пыток, костра и вечного проклятия!