Костюм супергероя. Идентичность и маскировка в жизни и вымысле - [5]
С годами супергеройский костюм стал восприниматься как вид маскировки (об этом свидетельствует тот факт, что очень многие позднейшие герои носят маски). Костюм же Супермена, как пишет Брэд Рикка, понимался не как маскировка, а скорее как «сообщение о том, кем этот персонаж является» (Ricca 2013: 128). Идентичность и костюм неразделимы. В самом деле, во многих случаях дизайн супергеройского костюма прямо обусловлен его именем (Coogan 2006: 36). Придумывая имя и костюм, создатели многих позднейших супергероев черпали вдохновение из одного и того же источника (это касается, например, многочисленных супергероев-«животных» — см. главу 6); в случае же с Суперменом имя и костюм способствовали созданию впечатления, что он — «супер», то есть всесильный Другой.
Физический труд и конструирование маскулинности
Инаковость Супермена жестко закреплена в его костюме, остающемся неизменным день за днем. Нося один и тот же костюм, Супермен сводит свои ключевые ценности к единственной устойчивой идее, которую не компрометирует ежедневное варьирование наряда. Этот вид «отличительного постоянного наряда», как замечает Грегори Стоун (Stone 1981: 144), чаще ассоциируется с профессиональными обязанностями, чем с персональной идентичностью, и посредством этого постоянства в одежде Супермен преподносит себя как действующего на благо других. Его костюм — рабочая одежда, отличная от более разнообразной одежды его альтер эго[3]. Так, будто это профессиональная униформа, своим костюмом он выражает готовность служить. Более того, особенности костюма дают понять, что работа его имеет прежде всего физический характер.
Стоун отмечает, что «для того, чтобы принимать значимое участие в тех или иных взаимодействиях, достаточно знать, какие вообще есть стороны», а не кто именно их представляет (Ibid.: 145). Когда роли и обязанности обозначены в одежде, значимое участие может обойтись без раскрытия личных данных. Супермен способен действовать как супергерой и без саморазоблачения в качестве Кларка Кента — во многом потому, что его деятельность сводится к совершению супергеройских подвигов. Ему не нужно выражать свое настроение или свою индивидуальность при помощи каждодневных вариаций в одежде, поскольку для его повседневного геройства достаточно того, что он демонстрирует беспрестанную преданность героизму и проявляет сверхъестественные способности.
Супермен в его плотно облегающем трико, так мало оставляющем воображению, одет как образчик мужской силы и атлетизма. На сходство Супермена с цирковыми силачами уже указывали многие авторы (Daniels 1998: 18; Ricca 2013: 128; Morrison 2011: 14). Судя по всему, Сигел и Шустер вдохновлялись силачом по имени Зигмунд Брайтбарт, который в 1920‐х годах выступал в их родных городах, а в 1923 году был объявлен «сверхчеловеком (superman) всех времен» (Andrae & Gordon 2010: 43–47). Подобно тому как кроткий репортер Кларк Кент превращается в Супермена, так же и викторианский силач делал из перехода от обычности к инаковости отдельное зрелище. Джон Кассон пишет, что спектакль из превращения анонимного «человека толпы» в «величайшего» сверхчеловека делал и Евгений Сандов (см. ил. 1.1), этот «прототипический силач 1890‐х годов» (см.: Chambliss & Svitavsky 2008: 2).
Гимнастический костюм циркового силача «призван сделать акцент на труде исполнителя» (Monks 2010: 21). Силач строит карьеру в сфере физического труда — и одевается соответственно. Костюм облегает его мускулы, свидетельствуя о его экстраординарных величине и силе, и отличается эластичностью, делая возможными те гимнастические движения, что демонстрирует силач перед публикой. Подобно силачам, супергерои «превосходны» прежде всего в «физическом превосходстве» (Chambliss & Svitavsky 2008: 20), поэтому, чтобы показать их «суперскость», необходимо подчеркнуть их физические характеристики. А кроме того, они означают, что физкультурное зрелище — это труд, выполняемый ради других.
Не ограничиваясь тем, чтобы просто выдвигать на первый план его физическую активность, в иных своих аспектах костюм Супермена прямо влияет на его телесность. Это особенно очевидно в фильме «Супермен» (1978, реж. Ричард Доннер), когда Кристофер Рив держит тяжелое полотно плаща и совершает частичное кручение им при повороте туловища. Этот жест, будучи побочным эффектом ношения плаща, способствует дистанцированию Супермена от кроткого Кларка Кента, чьи характерные жесты обусловлены возможностями и ограничениями делового костюма. Движения более поздних экранных супергероев будут сильнее ограничены их костюмами, и в этом смысле они будут конструировать супергеройские идентичности, выглядящие иначе, чем их гражданские альтер эго, в своих движениях, равно как и в костюмах.
Преобразующая сила костюма дает его владельцу психологическое преимущество: одетый не в гражданскую одежду, а в костюм, он ощущает себя другим человеком. «Моторы» костюма способны сильно менять в своем владельце чувство физической и психологической идентичности (Cooper 1999: 37). Моторный эффект одежды в отношении конструирования идентичности уже был показан в истории одежды, особенно в отношении конструирования гендера
Группа «Митьки» — важная и до сих пор недостаточно изученная страница из бурной истории русского нонконформистского искусства 1980-х. В своих сатирических стихах и прозе, поп-музыке, кино и перформансе «Митьки» сформировали политически поливалентное диссидентское искусство, близкое к европейскому авангарду и американской контркультуре. Без митьковского опыта не было бы современного российского протестного акционизма — вплоть до акций Петра Павленского и «Pussy Riot». Автор книги опирается не только на литературу, публицистику и искусствоведческие работы, но и на собственные обширные интервью с «митьками» (Дмитрий Шагин, Владимир Шинкарёв, Ольга и Александр Флоренские, Виктор Тихомиров и другие), затрагивающие проблемы государственного авторитаризма, милитаризма и социальных ограничений с брежневских времен до наших дней. Александр Михаилович — почетный профессор компаративистики и русистики в Университете Хофстра и приглашенный профессор литературы в Беннингтонском колледже. Publisher’s edition of The Mitki and the Art of Post Modern Protest in Russia by Alexandar Mihailovic is published by arrangement with the University of Wisconsin Press.
В новой книге Петра Шепотинника — режиссера-документалиста, автора и ведущего телепрограммы «Кинескоп» собраны эссе и интервью с великими режиссерами и актерами мирового кинематографа. Вадим Абдрашитов, Анджей Вайда, Пол Верхувен, Жан-Люк Годар, Питер Гринуэй, Кшиштоф Кесьлёвский, Такеши Китано, Жанна Моро, Кира Муратова, Франсуа Озон, Александр Сокуров, Изабель Юппер и многие другие. «…Эта книга скорее снималась, чем писалась, вопросы в сотнях интервью возникали „in motion“ — на ходу, порой в борьбе с фестивальным шумом… А для того чтобы в этих беседах отстоялась необходимая для печатного слова суть, чтобы отсеялась телевизионная суета, потребовалось немало времени.
Архитектура – это декорации, в которых разворачивается история человечества. Она чутко откликается на изменения, происходящие в обществе, науке и искусстве. Архитектурный критик Мария Элькина написала книгу, которая за несколько вечеров даст читателю представление об архитектуре от истоков цивилизации до наших дней. Автор делится наблюдениями, расширяя восприятие этой важнейшей сферы, сочетающей в себе функциональность и красоту, социальное и эстетическое, уникальное и безликое. Откуда берутся архитектурные формы? Как конструкции становятся выражением мировоззрения? Чем города отличаются друг от друга, и что делает их особенными? Созданные средневековыми каменщиками причудливые капители, мощные римские своды, мелькающие экраны в токийских кварталах, утопические проекты городов будущего – в первую очередь, зримые отпечатки своего времени. «Архитектура.
В центре внимания Роберто Калассо (р. 1941) создатели «модерна» — писатели и художники, которые жили в Париже в девятнадцатом веке. Калассо описывает жизнь французского поэта Шарля Бодлера (1821–1867), который отразил в своих произведениях эфемерную природу мегаполиса и место художника в нем. Книга Калассо похожа на мозаику из рассказов самого автора, стихов Бодлера и комментариев к картинам Энгра, Делакруа, Дега, Мане и других. Из этих деталей складывается драматический образ бодлеровского Парижа.
Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.
Потрясающее открытие: скульпторы и архитекторы Древней Греции — современники Тициана и Микеланджело! Стилистический анализ дошедших до нас материальных свидетелей прошлого — произведений искусства, показывает столь многочисленные параллели в стилях разных эпох, что иначе, как хронологической ошибкой, объяснить их просто нельзя. И такое объяснение безупречно, ведь в отличие от хронологии, вспомогательной исторической дисциплины, искусство — отнюдь не вспомогательный вид деятельности людей.В книге, написанной в понятной и занимательной форме, использовано огромное количество иллюстраций (около 500), рассмотрены примеры человеческого творчества от первобытности до наших дней.
Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.
Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.
Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.
Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.