Костяной Скульптор. Часть 4 - [13]

Так что ничего удивительного в том, что, когда я нашел тронный зал и вошел в комнату ожидания, где вроде как должны были ждать аудиенции гости монарха, а на деле ждали своей очереди на схватку приключенцы, комната оказалась совершенно пуста. Что же, мне даже лучше. Тем более что это было довольно характерным признаком того, что город, связанный с проходом от этого босса, принадлежит нежити, иначе тут ждали бы человеческие торговцы.

Сняв со спины щит и поудобнее перехватив Гуйар, теперь уже не казавшийся особенно тяжелым, я вступил под свод тронного зала.

Зрелище того, как в полной тишине на тебя поворачиваются сразу полсотни голов с полусгнившими, лишенными всех эмоций кроме гнева и голода, выцветшими лицами, будь я живым, точно нагнало бы немало ужаса. Однако, как и эти замечательные ребята, я был мертв и страх в человеческом понимании был мне неведом.

Так что, не тратя больше время, я, продавив под собой пол, рванул в атаку. Каждый зомби в этом зале был раза в полтора сильнее капитана скелетов, а король по физическим данным, вероятно, превосходил даже меня. И узкая рапира, что была приторочена к его поясу, пусть и была разукрашена драгоценными камнями и позолотой, обещала страшные раны любому, кто подойдет слишком близко. Более того, среди придворных нашлось аж семеро магов, причем все они использовали в атаках магию камня, самую противную для такого скелета, как я, из-за тяжести ее дробящих атак.

Это был первый бой с той заварушки в городе Черной Зари, во время которой я был вынужден по-настоящему постараться. Усилением я, правда, лишь увеличиваю силу тела и рефлексы, не выпускаю его из тела, но так даже интереснее. Именно это и приносило столько удовольствия.

Удар; ощущение того, как Гуйар врезается в череп раздутого то ли от некротических газов, то ли от прижизненного ожирения зомби; резкий бросок в сторону, чтобы не получить по голове огромным булыжником, со свистом рассекающим воздух; без малейшего снижения скорости, лобовое столкновение чешуйчатого щита с одетой в изодранное платье мертвой аристократкой; благодаря зазубренности чешуек и разложению ее плоть снимается с костей, словно после долгого тушения в кастрюле; прыжок, походя Гуйар чиркает ей по черепу, с таким весом этого вполне достаточно, чтобы на зубьях Кровожадного Короля вместе с клоками поседевших волос осталась костная пыль и прогнившие насквозь мозги; пируэт в воздухе, чтобы подставить щит под град мелких, но заостренных до бритвенной остроты каменных игл и жесткое приземление, вбивающее очередного зомби в пол зала и проламывающее его грудную клетку левым сапогом; разворот, отправляющий нанизанный на ногу труп в преследующую меня толпу, сбивая их с ног и ломая и так не слишком ровный строй, Гуйар в это время на противоходе, чтобы меня не закрутило, крошит чьи-то головы; приседание на правой ноге с откидыванием корпуса назад, пока широкое, словно столешница, каменное лезвие проносится в сантиметрах от забрала, вместо моей головы срезая пять чужих; сальто назад, и снова сапог, на этот раз правый, оказывается в чьих-то мозгах; отжимание от пола и очередной полет над толпой зомби, прямо к сидящему без движения королю; Гуйар, в сравнении кажущийся вековым деревом перед тростинкой, сталкивается с рапирой монарха и осколки пола, оставшиеся от моих па, дребезжат от оглушительного скрежета стали…

ВЕЛИКОЛЕПНО!

***

Переулок. Тупик. Подворотня…

Сложно подобрать правильное название для того метрового промежутка между двумя домами, грязного, обоссанного и облеванного, утопающего в льющейся с небес воде, в котором я прячусь.

Хотя нет, не я. Очередное видение. Первым был Император, царствующий над всем живым и мертвым, вторым – тот безумный бог войны, что уничтожил, кажется, целый мир ради удовлетворения своей ненависти. И раз уж третьим полученным Грехом была Зависть, ничего удивительного, что я очутился здесь.

“Я”, который не смотрел извне, а по-настоящему жил эту жизнь, целиком состоящую из боли, страха и грязи, лежал, дрожа, прямо на хлюпающей от воды земле, под каким-то драным мешком или чем-то подобном. Понять, что это, было невозможно из-за, казалось, бесконечных дыр. То и дело заходясь хриплым, сухим кашлем, я слезящимися глазами смотрел из своего пристанища туда, где все было совершенно иным. Где горел свет, где было сухо и тепло, где были радость, смех… еда.

Желудок, пустовавший, кажется, вечность, при воспоминании о тех редких разах, когда он был хоть частично полон, слабо заурчал. Выражать свое недовольство активнее у него уже не осталось сил, как, впрочем, и у меня.

Я смотрел на людей, спешащих убраться из-под набирающего силу дождя, хорошо одетых, отъевшихся, с лоснящейся, мягкой кожей, довольных и счастливых, смотрел, с трудом удерживая глаза открытыми. Я знал, что, стоит мне их сомкнуть, как я засну и, скорее всего, уже никогда не проснусь. Нужно было держаться, хвататься за жизнь, всеми силами, всеми средствами, выжить любой ценой.

Выжить, чтобы однажды получить то же, что есть у всех этих людей, и даже намного больше. Это желание полыхало в груди, испепеляло душу, лишь чтобы дать моему телу еще хоть немного тепла для выживания.