Костры Тосканы - [107]

— Вы идете к причастию, надеясь на милость Божию, но что оно значит для вас? Вы полагаете, что кусочек хлеба, положенный в рот, оградит вас от вашей же скверны? О лицемеры! Вы утверждаете, что поклоняетесь Господу, а сами цепляетесь за свои привилегии и кичитесь своим положением, лелея в сердцах своих тщеславие и порок! — В глазах его засветилось презрение. — Вас просят о малом, а вы отказываете и в малом? Так не надейтесь на снисхождение, когда попросите вы!

По рядам прихожан прокатилось волнение, многие женщины зарыдали. Ракоци опустил голову, чтобы никто не мог видеть его глаз.

— Я призываю вас отринуть мирское, но вы упираетесь. Вы прячете от Христова воинства роскошные вещи, ибо не в силах отказаться от них. Когда придет ваш час и вы отправитесь в ад, разве помогут вам эти никчемные безделушки? Разве они спасут вас, разве облегчат ваши страдания? Нет! И вы будете горько о том сожалеть!

Проповедь длилась десять минут, но на процедуру причастия ушло более часа. Прихожане нескончаемой вереницей текли к Джироламо. В хвост этой длинной очереди встал, к удивлению многих, и расфранченый чужак. Руки его были набожно сложены, голова склонена.

Зеленые глазки Савонаролы злобно сверкнули. Жертва сама шла в расставленные силки. Он небрежно приложил крест к губам пожилого торговца и воззрился на Ракоци. В церкви установилась мертвая тишина.

— Вы соблюдаете пост?

Ракоци честно ответил:

— Да, преподобный отец.

Но Савонарола не удовлетворился этим ответом.

— Ваш родственник не ходил к причастию и на мессы.

— Мой дядюшка, — сказал Ракоци на ломаном итальянском, — добрый христианин, но он не принадлежал к вашей церкви. Причастившись у вас, он совершил бы грех.

Савонарола нахмурился.

— Значит, он исповедовал восточное вероучение? Мы жили в союзе с этим течением, пока восточные пастыри не стали нас отрицать. Они ступили на ложный путь и должны признать свои заблуждения, иначе всем им грозит погибель. Свет истинной веры миру несем только мы.

— Возможно, — кивнул Ракоци и добавил: — Мой дядюшка в таких тонкостях не разбирался. Он принял веру своей родины и старался держаться ее.

— Но вы ведь приняли наши догматы, так?

— Да, преподобный отец.

— Тогда вам, прежде чем причаститься, следует попросить Господа о прощении. Грешнику Святые Дары не помогут. К причастию идут с чистой душой.

Ракоци мысленно усмехнулся. Савонарола борется с самим Папой, однако считает возможным освящать хлеб и вино. Кто из них двоих больший грешник, это еще вопрос.

— Просить Господа о прощении? Но в чем?

— Вы одеты неподобающе, сын мой, — заявил елейным тоном аббат. Он считал, что припер спорщика к стенке, и улыбнулся, весьма довольный собой. — Вы вооружены.

— Да, но лишь потому, что это соответствует моему положению, — произнес Ракоци невозмутимо. Он был абсолютно спокоен. Флорентийские законы позволяли титулованным особам носить положенные им по рангу рапиры. Впрочем, Савонарола мог этого и не знать.

По рядам прихожан пробежал шепоток. Авторитет доминиканца был очень высок, но и блестящий, непринужденно держащийся чужеземец также вызывал у многих сочувствие. Он вдруг живо напомнил публике о том, что она потеряла с уходом Медичи, — о конных скачках, турнирах, маскарадах, балах.

— Вы так дорожите своим званием? — нахмурился Савонарола. — Истинное величие не нуждается в вещественных подтверждениях. Слава земная меркнет в лучах славы Господней. Или вам кажется, что это не так?

Ракоци холодно глянул на проповедника.

— Досточтимый отец, не понимаю, с чего вам вздумалось говорить со мной в таком тоне. У меня нелегкая жизнь. Моя родина стонет под владычеством турок, там каждый день льется кровь. Я боролся с врагами во славу Христа и отечества, я делал что мог и сейчас, находясь во Флоренции, живу достойно и честно, соблюдая законы республики и Божьи заветы.

Это был сильный ход. Савонарола опешил. Впервые за долгое время прихожане Сан-Марко осмелились симпатизировать кому-то другому. Он попытался выправить положение и скрипучим голосом заявил:

— Разумеется, это похвально, но многие титулы подчас весьма легко раздаются, особенно в странах, разоренных войной.

В голосе чужеземца звякнула сталь.

— Мои предки правили моей родиной еще до рождения Христа. Эта линия не нарушена и сегодня.

— Ваши предки — возможно, но мы говорим о вас… Кем являетесь вы?

— Принцем по крови. — Ракоци словно бы невзначай прикоснулся к рапире. Даже врать не приходится, подумал с иронией он. Правда, три тысячи лет не проходят бесследно, и народ, каким правили его славные и грозные родичи, давно растворился в других племенах.

— Но на вас нет короны, — заметил Савонарола язвительно.

— Да, ибо здесь — республика, но там, где меня признают, мне воздаются все почести, и Италия знает об этом. Я надену корону, когда дипломаты Рима, Франции и Неаполя договорятся между собой.

Доминиканец проигрывать не любил, и прихожане знали об этом. Тихо подталкивая друг друга локтями, они прятали взгляды и втягивали головы в плечи, ожидая грозы. Однако ничего страшного не случилось.

Ласково улыбнувшись, Савонарола взял хлебец и, осенив его крестным знамением, положил Ракоци в рот.