Костры Сентегира - [17]

И глаза Карди. Потому что и она стала иная — Сорди видел ее лицо над своим, когда поднимал голову. Более молодое, как у него самого? Нет, скорее — более властное. Шрам выделился резче, ноздри прямого носа чуть округлились, плечи раздвинулись, взгляд — двуединая бездна, в которой мерцают, переливаются алые сполохи…

«Сбиваюсь на недоброй памяти выспренность», — подумал он.

Потом Кардинена разделила волосы надвое и стала скручивать и переплетать их, как веревку, добавляя узкие ремешки из замши. Кольцо с шипами снова оказалось вверху, другое замкнулось на конце. Потянула за концы ремешков, продела тугую косу в змеиный футляр и закрепила наверху.

— Вот. Прости, что заветных слов не говорила, заклятых песен не пела и не разводила на бобах: нет у меня к тому таланта. А теперь встань.

Интонация была новая. Он повиновался.

— Слова мои помнишь? Что должен делать ученик и чего не должен?

— Помню. «Ученик соблюдает три основных правила: не надевает «смертного железа», не задаёт вопросов, пока мастер не спросит, исполняет приказ старшего без возражений».

— Три «не», — она кивнула. — Как я помню, там было и нечто положительное.

— Мастер говорит только раз и только после первого нарушения.

— Так вот. Ты зачем дымовую заглушку отодвинул?

— Тепло снаружи, да еще угару побоялся. Мы в поселении всегда так делали.

— Там это было верно. Здесь и сейчас — нет. В ветер вьюшку отворить — лихо в гости пригласить. Не было у ваших такой поговорки?

Почему ты не сказала о таком, хотел спросить он и осекся. Запретно.

— Ты захотел подвесить змея на древе. Ты взял его себе, — продолжала она. — Я дала согласие, потому что не дело мастера — предостерегать ученика на пути взросления. Смотри не мне в глаза, а в окно!

Те красные блики, что он видел в глазах и зеркале…

Они мелькали среди дальних деревьев. Пока робко…

— Вот, — Кардинена показала подбородком. — То ли искры вдаль отнесло, то ли сам Огняник в гости к родичу припожаловал. Так что одевайся, бери обе сумы, лишнюю одежду — и уходим отсюда. Да поживей — ветер дул от нас, а теперь как бы не обернуться намерен.

Сама она была уже рядом с дверью. По пути вытащила из ларя плотно увязанный тюк с веревочными лямками — наверняка собрала заранее, — перекинула через плечо.

— Ученик желает спросить, — задыхаясь, проговорил он, когда оба сошли с крыльца.

— Ну?

— Почему мы не захотели отстоять дом?

— Романтическая гниль. Сплошной древоточец. Призрак дома, но не он сам. А кроме того… Поворотись через правое плечо и гляди вверх!

Он повиновался. Над башенкой стоял двойной вертикальный столб дыма и пепла, в котором вились, переплетались узкие оранжевые ленты молний.

— Припожаловал, гость дорогой. А потом говорят — сажа в трубе загорелась. Дело, говорят, обычное.

Снова они почти бежали по краю поляны.

— Лес погибнет.

— Верно. Он сам об этом просил. Единственный способ омолодиться: люди только для своих нужд делают росчисти. И лес берут спелый, а не сухостой и бурелом, как надо бы. Разве не их дело — холить и лелеять?

— Всё живое погибнет.

— Э, нет. Гады и всякая мелкота тиной и ряской затянутся, в грязь закопаются, в болотных бочагах пересидят или под корни забьются. Сами корни ведь останутся целы. А прочий лесной народ, набольшие звери к реке побегут… Как мы.

— А как быть слабым?

— Слабым — да. Этим не жить.

— Как на войне, верно?

— Война необходима человечеству, как огонь — лесу. Отлично прорежает, закаляет и выбраковывает перед тем неизбежным, что куда хуже войны. Разумею — той, что ведётся по правилам. Кстати, тебе еще не надоело спрашивать?

Он понял, но не вполне. Не время, не место — да. Только зачем Карди раньше отвечала так подробно?

Сзади огонь набирал силу и уже гудел набатом. Сорди спиной, долгим волосом чуял, что вся пирамида покинутого дома взялась пламенем и обратилась в огненный шатер, хотя лесной пожар ещё не вышел на переднюю линию.

— В зеркало ему, вишь, поглядеть захотелось, вовкулаку, — бормотала Карди себе под нос. — Покрасоваться. Из камня свою потаённую корабелю вынуть.

Сорди молчал — сердце уже отказывалось ему повиноваться. По прежнему опыту он знал, что стоит верховому палу выйти на простор — помчится по окраинам со скоростью курьерского поезда и захватит их с Карди в клещи. Даже в кольцо. Почему они так упорно не желают выходить на середину?

И тут он увидел причину. Даже две.

Поляна закрывалась с противоположной стороны хилой полосой кустарника. А дальше сияла просторная гладь реки или озера…

И тут лес по обеим сторонам огненного столпа распахнулся — оба путника обернулись на шум.

Лесные лошади. Небольшого роста, крепконогие, с изящной небольшой головой.

Они шли плечом к плечу, не рысью или еще более неустойчивым галопом, а неким особенным шагом — высоко сгибая передние суставы, плавно и быстро. Сорди на какой-то миг показалось, что пышные гривы и чёлки лошадей охвачены огнем — такое впечатление создавали цвет, легкость и трепет.

На некоторых лежали шерстистые чепраки — если бы кое-кто не поднял головы, Сорди нипочём было бы не признать живых волков и рысей. По бокам струились огромные полозы — размер и норов, очевидно, не позволяли им трусливо зарываться в ил.