Костры на башнях - [130]
Он не помнил, когда и как схватился за верхний угол скалы, из последних сил подтянулся обеими руками и одолел недоступную до сих пор для него часть подъема.
Махар выбился из сил и не мог даже порадоваться победе, не ощутил ее. Остальную часть преодолевать было просто. Вот только соберется с силами, а то ноги не слушались, ослабли. И нужно хоть бы чуть-чуть передохнуть. Он сел на холодный каменный выступ, пот капал ему под ноги, словно крупные слезы.
Но вскоре поднялся, снял со спины автомат, взял в руки и направился к вершине скалы. Отсюда, с орлиной высоты, немецкий снайпер, закрепившийся на вершине ели, был виден как на ладони. Как ни в чем не бывало, он обедал, временами поглядывая вниз.
Махар подождал немного, чтобы набраться злости. У него ощущение такое, будто намеревается убить ни в чем не повинного человека — вроде бы тихо, мирно ест и никому не причиняет зла. Но вскоре разъярился: ах ты, гадина! Жрет, и убивает! Махар прицелился и выпустил половину диска. Срезанные очередью, разлетелись в разные стороны ветки ели, и в несколько секунд заметно поредела ее зеленая густота. Снайпер повис на суку, покачался недолго и рухнул вниз.
Провожая сердитым взглядом фашистского стрелка, Махар вдруг заметил недвижно лежащего на снегу человека. Тревожный холодок прокрался в грудь Махара: так вот в кого стрелял снайпер.
Нужно было поскорее спуститься, чтобы помочь, если есть надежда спасти товарища. И не давала покоя тревожная мысль, что вместо того незнакомца лежать бы ему, окажись он на тропе чуть пораньше. Что это — судьба? Говорят же: родился в рубашке. Может быть, и он родился удачливым.
— Смотрите! Махар возвращается.
— Ну-ка, где он?
— Да тащит за собой что-то.
— Санки?
— А в них мешок, кажись.
— Нет, в санках вроде человек лежит.
— Верно.
Махар приблизился. Из веток он сделал санки, вроде волокуши, и на них притащил раненого.
— Федор? Феофанос?
— Как он здесь оказался?
— Что с ним?
— Не знаю, как он оказался здесь. — Махару привести в сознание Федора не удалось. — Он лежал в снегу. В него стрелял снайпер. Слышали, наверно, выстрел?
— А потом кто-то выпустил автоматную очередь. Ты, должно быть? Отыскал снайпера?
— Нашел. Притаился в «сорочьем гнезде» — снизу его не видать. Ну, думаю, я не я буду… И полез на «каланчу»…
Аргуданов бросил строгий взгляд на Зангиева: не прихвастнул ли Махар? Другим, разумеется, не понять, что значит подняться на «каланчу». Но и Асхату, привыкшему взбираться на коварные скалы, ни разу не удалось покорить вертикальную часть той «каланчи».
— Ты серьезно? — спросил он.
— Сам не знаю, как получилось. Разобьюсь, думаю, а заберусь.
— Странно… Молодец, — сдержанно похвалил Асхат.
— Федя, Федя, — звал Зелимхан Измаилов, склонившись над Феофаносом, однако тот не приходил в себя. — Врача бы надо.
— Федора отнесем пока что в башню, — распорядился Асхат. — Медик нужен, но где его взять? Если бы найти поблизости… — Он стал мять острый, заросший густой черной щетиной подбородок, потом добавил: — Интересно, кто из наших старух горянок в этом деле смыслит?
— Я тоже хотел в село отволочь его, — признался Махар. — Но побоялся. Дорога крутая, идти неблизко. А тут под горку — недолго.
— Внимание! — крикнул в этот момент наблюдатель. — Фашисты уже ползут. Вон показались их машины.
— Явились-таки, — пробурчал Никола Николаев. — Я-то думал, зря стараемся…
— Всем занять свои места! — скомандовал Аргуданов. — А Зангиев остается с раненым.
Бойцы заняли позиции, притаились.
Еще минута-другая, и машины поравняются со скалой, которая нависла над дорогой. Бойцы одновременно повернулись в сторону Аргуданова, молча предлагая начинать. Зелимхан уже держал наготове длинный шест, которым должен был сдвинуть опорное бревно с места.
— Приготовились! — предупредил Аргуданов. — Пускай в ход нашу артиллерию!
Сдвинутое бревно тотчас откатилось в сторону, и, освобожденные от преграды, камни задвигались и покатились вниз, как бы подгоняя друг друга. Протяжный и все нарастающий гул прокатился по всему ущелью, каменные глыбы отрывались от массивной скалы и стремительно неслись вниз, расщепляясь, умножаясь, налетая друг на друга на своем жутком пути.
Голова колонны остановилась. В тревожной сутолоке машины налетали одна на другую. Немцам, видно, чудилось, будто неожиданно началось землетрясение: вряд ли подобное им приходилось видеть.
Первые глыбы обрушились на колонну, они били по кабинам, разбивали стекла и головы сидящих в кузовах солдат, пробивали брезент фургонов, сокрушая все на своем пути. Один фургон тут же перевернулся. А вскоре взорвался, разметав солдат и мотоциклистов. На дороге началась паника.
Пожалуй, и сам Аргуданов не рассчитывал на такой эффект. Еще не долетели донизу последние камни, а он решил убрать стопора и от других глыб, заготовленных чуть ниже по ущелью. Пусть не думают немцы, будто тем, кто в хвосте колонны, повезло, — и на их долю есть каменные валуны.
— Огонь! — снова скомандовал Асхат.
Бойцы начали обстрел метавшихся по дороге вражеских солдат.
— В белый свет не стрелять, — строго предупредил Аргуданов. — Боеприпасы нужно экономить. Бой, видать, затянется. — Отсюда, сверху, ему видно было, как немцы, отыскав удобную для подъема расселину, стали обходить их позиции справа.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.