Костры Фламандии - [11]

– Видите ли, полковник, – продолжил посол, с наслаждением потягивая крепкое вино. – Принц де Конде относится к тем военным, которые привыкли полагаться на силу оружия, на огромные массы вышколенных войск.

– Но ведь он – главнокомандующий.

– И я о том же. Он военный, командующий, но в том-то и дело, что – не при вас, профессиональном военном, – таким людям всегда следует держаться подальше от политики. Вот только принц этого не понимает. Нет-нет, его, полководца, привыкшего к сражениям, к открытым схваткам с противником, трудно винить в этом. Однако принцу давно следовало бы уяснить для себя, что многие битвы и схватки мы проигрываем вовсе не на полях битв, а в монастырских кельях, в модных столичных салонах и в бальных залах королевских дворцов. Именно там мы, политики и дипломаты, терпим самые крупные поражения.

– Справедливо, – кивнул Хмельницкий, воспринимая слова опытного дипломата и как упрек в свой адрес.

– И коль уж де Конде неведомо сие как солдату, то как политику, мечтающему если не о французском престоле – хотя от притязаний на него принц тоже не отрекся, – то, по крайней мере, о троне… – граф выдержал многозначительную паузу и внимательно всмотрелся в лицо Хмельницкого, – … одного из государств, в частности, Польши… Словом, как политик он обязан знать об этом. Иначе какое он имеет право считать себя политиком?

* * *

Появился слуга и вновь принес вино. То самое красное вино причастия, которое теперь больше напоминало Хмельницкому вино заговорщиков, в тайной вечере коих он сейчас участвует. Бутылку же, выставленную графом, слуга поставил на поднос и унес, очевидно, решив, что она лишняя. Де Брежи лишь удивленно посмотрел ему вслед, как полунищий посетитель – вслед официанту дорогого ресторана, но остановить так и не решился.

– Конечно, король, а тем более королева, француженка и протестантка, – продолжил де Брежи, дождавшись, когда слуга оставит их одних, – попытаются поддержать вас. Но вы ведь прекрасно знаете, в какой ситуации оказался сейчас Владислав IV.

– Увы, об этом знает вся аристократическая Польша.

– Ясное дело, я постараюсь помочь вам попасть на прием к нему. И, возможно, даже встретиться с королевой, чтобы вы могли лично изложить свои взгляды на то, что произошло во Франции. Но это лучше будет сделать чуть позже.

– Тем более что монарх снова надолго уединился в своем «монашеском замке» в Кракове.

– Значит, вам это уже тоже известно…

– Еще бы! Эти уединения короля, которые становятся все продолжительнее и продолжительнее… Знал бы Владислав IV, как они подрывают веру в него, сколько ненужных, губительных слухов порождают.

– Но именно потому, что король вновь скрылся за «театральным занавесом», вам тоже следует на время исчезнуть.

– И тем самым вызвать еще большие подозрения?

– Такой риск тоже существует. Но когда речь идет о вашей личной безопасности, о вашей голове…

– Никакой суд не сможет доказать, что в моих переговорах с принцем де Конде всплывало что-либо такое, что угрожало бы польскому трону.

Де Брежи отпил немного вина, поморщился, давая понять, что бургундское нравилось ему куда больше, и поставил бокал на стол.

– Согласен, суд вряд ли сумеет предъявить вам какое-либо обвинение, – лукаво ухмыльнулся он. – Не понимаю только, почему вы решили, что ваши враги станут доводить дело до суда?

Их взгляды скрестились, как внезапно выхваченные татарские сабли, порождая искры восточного коварства.

– Мне следовало предусмотреть и такую возможность, – согласился полковник.

– Пока ее все еще не поздно предусмотреть. Советую вам немедленно уехать из Варшавы. Нет, действительно, почему бы и вам тоже не уединиться где-нибудь в глубине Украины? Или же сразу…

– … Отправляться во Францию? – мрачно улыбнулся Хмельницкий. – Дабы тем самым окончательно подтвердить все слухи и предположения иезуитов и моих личных недругов?

– Знаю, что в любом случае вы изберете Украину. Однако я не был бы послом дружественного Украине государства, если бы не заверил, что Франция не откажет вам в желании послужить на ее полях и терниях. Пусть даже с явной пользой для Украины, а значит, в ущерб польской короне.

– Давайте исходить из того, что мне следует уехать в Украину.

– И какое-то время выждать. Обязательно выждать. Пока вы будете оставаться в Польше, иезуиты предпримут все возможное, чтобы не допустить вашей аудиенции у короля. Причем не допустить любой ценой. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

– Вы ведь не забыли, что я тоже являюсь воспитанником иезуитского коллегиума?

– Святая Мария! – оживился посол. – Постоянно забываю об этом факте, что для меня совершенно непростительно.

– Ничего удивительного. Помнить об этом столь же трудно, как и верить этому.

– А знаете, возможно, ваше «иезуитство» вас и спасет. Вдруг иезуиты не станут спешить, а сначала попытаются вернуть вас в лоно своего братства?

– Иезуитского братства, – мрачно подчеркнул Хмельницкий. – К своей чести, членом сего богоугодного ордена я никогда не был.

– Но ведь вы нужны им не в ипостаси монаха; братии у них всегда хватало. Сейчас им позарез нужны полководцы и державные мужи.