Костотряс - [4]

Ей было тридцать пять, и выглядела она в аккурат на свой возраст.

Перед оживающим, пышущим светом камином стоял большой старинный стул, обитый кожей. Брайар плюхнулась на него.

— Скажите мне, мистер… Простите, вы не назвались.

— Хейл. Хейл Куортер. И должен признать, встреча с вами — большая честь для меня.

На миг ему показалось, что она вот-вот рассмеется, но — нет.

Женщина протянула руку к небольшому столику и взяла кисет.

— Ну что же, Хейл Куортер, выкладывайте. Зачем вам понадобилось меня подкарауливать в такую-то непогоду?

Из кисета были извлечены клочок бумаги и добрая щепоть табака. Хозяйка умелыми движениями скрутила сигаретку и подпалила ее от лампы.

Пока что правда шла гостю на пользу, и он решился на очередное признание:

— Я знал, что вас не будет дома, когда шел сюда. Мне сказали, если я к вам постучусь, то вы застрелите меня через дверной глазок.

Кивнув, она откинулась затылком на кожаную спинку.

— Да, слышала такую историю. Отпугивает не так много народу, как можно подумать.

Трудно было понять, подтверждает она слухи или отрицает.

— Тогда спасибо вам вдвойне — за то, что не застрелили, да еще впустили к себе.

— Пожалуйста.

— Разрешите… разрешите, я присяду? Вас это не побеспокоит?

— Как угодно, но долго вы здесь все равно не пробудете, — с уверенностью сказала она.

— Вы не хотите разговаривать?

— Да, о Мейнарде я разговаривать не хочу. И мне нечего сообщить о том, что с ним случилось. Истины не знает никто. Но вы можете задавать любые вопросы, какие пожелаете. И вольны удалиться, когда начнете меня утомлять или когда вам наскучит слушать, как вам на разные лады твердят: «Я не знаю», — тут уж кому из нас дольше хватит терпения.

Приободрившись, он подтащил к себе деревянный стул с высокой спинкой, уселся прямо напротив собеседницы и открыл блокнот. В верхней части нелинованного листа были мелким почерком нацарапаны несколько слов.

Хозяйка тем временем спросила:

— А с чего это вас заинтересовал Мейнард? Почему сейчас? Он умер пятнадцать лет назад. Скоро будет шестнадцать.

— А почему бы и не сейчас? — Хейл просмотрел заметки на предыдущей странице, и карандаш его с готовностью завис над чистой бумагой. — Но если говорить прямо, я пишу книгу.

— Опять книга? — отрывисто бросила она.

— Без намека на сенсационность, — примирительно пояснил он. — Я хочу написать правдивую биографию Мейнарда Уилкса, поскольку убежден, что с ним обошлись на редкость несправедливо. Вы со мной согласны?

— Нет, отнюдь. Он получил ровно то, что заслуживал. Тридцать лет пахал как вол, за так, а от города, которому служил, никакого уважения не видел. — Она повертела в руках наполовину скуренную самокрутку. — Но все спускал им с рук. И я ненавидела его за это.

— Однако ваш отец верил в закон.

— Как и любой преступник! — чуть ли не рявкнула она в ответ.

Хейл оживился:

— Так вы в самом деле считаете, что он был преступником?

Последовала еще одна глубокая затяжка, потом женщина заговорила:

— Не передергивайте. Хотя вы правы. Он верил в закон. Временами у меня возникали сомнения, верит ли он во что-нибудь еще, но… да, в закон он верил.

Ненадолго воцарилось молчание, нарушаемое лишь треском и шипением искр в камине. Наконец Хейл произнес:

— Я пытаюсь во всем разобраться, мэм. Только и всего. Мне кажется, речь идет о чем-то большем, нежели побег из тюрьмы…

— Почему? — перебила она. — Почему, по-вашему, он пошел на это? Какой теории будет посвящена ваша книга, мистер Куортер?

Он замялся, потому что не успел еще определиться — пока не успел. И решил поставить на версию, которая, по его расчетам, должна была показаться Брайар наименее оскорбительной:

— Думаю, он поступал так, как ему казалось правильным. Но если честно, меня больше интересует ваше мнение. Мейнард ведь растил вас в одиночку, если не ошибаюсь? Наверное, вы знали его лучше, чем кто-либо еще.

Ее лицо приобрело нарочито непроницаемое выражение.

— Хочу вас удивить. Мы были не так уж близки.

— Но ваша мать скончалась…

— …при родах, совершенно верно. Иных родителей я не знала, да и он был не ахти какой отец. Он не лучше разбирался в воспитании дочерей, чем я в географии Испании.

Почуяв, что разговор заходит в тупик, Хейл отважился на другой маневр, которым чаял вернуть ее расположение. Его взгляд блуждал по каморке — по добротной мебели без претензий на роскошь, по чистым, но видавшим виды полам. В глаза ему бросился коридорчик, ведущий в заднюю часть дома. С его места было видно, что все четыре двери в конце прохода закрыты.

— Видимо, вы здесь выросли? В этом доме? — изобразил он внезапную догадку.

Она не подобрела:

— Это всем известно.

— И все-таки они принесли его сюда. Один из участников побега и его брат — они принесли его сюда и попытались спасти. Послали за доктором, но…

Брайар ухватилась за провисшую нить беседы и потянула на себя:

— …но он чересчур надышался Гнили. И умер даже раньше, чем о нем узнал доктор. И честное слово, — она стряхнула в камин длинный столбик пепла, — так оно и лучше. Вы хоть представляете, что его ожидало бы, если б он выжил? Суд за измену, по меньшей мере за злостное неподчинение. В лучшем случае — тюрьма. В худшем — расстрел. У нас с отцом были разногласия, но такой участи я ему не пожелала бы. Да, так оно и лучше, — повторила она и уставилась на пламя.