Кости - [111]

Стол был длиной в семь футов, вощеный, с виднеющимися в древесине сучками; его испещряли отметины от ножа, похоже, нанесенные нарочно. Он занимал большинство обеденного пространства в доме, расположенного десятью участками дальше пляжной хижины покойного Саймона Вандера. Как и домик Вандеров, это здание представляло собой тесную двухэтажную коробку на пропитанных креозотом сваях, и стоимость его исчислялась восьмизначной суммой. В отличие от бунгало Вандеров, отделанного досками, стены здесь были покрыты серовато-голубой штукатуркой, на оконные стекла нанесено напыление медного цвета, а петли на дверях и окнах сделаны из нержавеющих материалов. Уютный интерьер, потолок с выступающими балками, вдоль которых тянулись провода для современнейшей видео- и аудиосистемы. Стены были отделаны снежно-белой рельефной штукатуркой, на них тут и там висели произведения искусства — из разряда тех, о которых люди шутят, что их даже трехлетние дети способны рисовать не хуже.

Мебель совершенно не гармонировала со всем этим — она явно осталась от тех времен, когда этот дом был просто «береговым коттеджем в глуши». Ротанг, лоза и простые массивные деревянные предметы, многие из которых словно были куплены на фермерской распродаже. Стояли они на выцветших коврах фабричного производства, слегка тронутых плесенью. Кухня была такой тесной, что там едва могли разместиться два человека. Холодильник из нержавеющей стали и кухонные шкафчики с красноватыми гранитными столешницами еще больше сужали пространство.

Но сегодня обстановка не имела значения. Я подозревал, что она никогда не играла особой роли — главное, что западная стена, представлявшая собой сплошную раздвижную дверь из стекла, давала отличный вид на Тихий океан.

Дверь была открыта, океан грохотал; выглянув из-под нависающего козырька крыши, я могу уловить в небе отблески звезд.

Потом я снова обратил взгляд на экран.

Миниатюрный мир оставался неподвижен. Я коснулся гладкой вощеной поверхности стола. На ощупь она была приятной; может быть, этот стол действительно был «спасен» из монастыря в Тоскане, как утверждала нынешняя обитательница дома.

Она была сестрой владельца, с удовольствие жившей за его счет. Сам владелец, изгнанная из Британии рок-звезда, ныне катался по Европе с туром в честь своего возвращения к истокам. Мо Рид доверил мне найти место под наблюдательный пункт, но в действительности я вышел на это место через Робин, которая работала над гитарами упомянутой рок-звезды уже несколько лет, и он оплачивал ее работу согласно отдельному бизнес-плану.

Помимо пляжного домика, в списке недвижимости, которой он сейчас владел, числились еще четыре резиденции: в Бель-Эр, Напе, Аспене и временное пристанище в Сан-Ремо, к западу от Центрального парка.

Его сестре было пятьдесят три года, она представлялась всем как «помощник продюсера». Звали ее Нони, фамилию она назвать не потрудилась, словно мы не заслуживали большего, чем самый минимум. Высокая, загорелая, волосы белокурые с проседью, завязанные узлом полы блузки открывали пупок, который ей совершенно не следовало прокалывать. Она изо всех сил старалась выглядеть на тридцать лет, и это была единственная ее работа за много лет. Она ясно дала нам понять, что ставит полицейских лишь чуть выше чистильщиков туалетов, и что мы с Майло, Ридом и Фоксом должны каждые десять секунд возносить хвалу за то, что нам позволили пребывать в ее обиталище.

Ее брат не одобрил бы подобное настроение. Сам он называл сестру «невыносимой тунеядкой», и, когда Робин позвонила ему в Лондон, рокер с готовностью согласился предоставить нам дом на этот вечер.

— Спасибо, Горди.

— Звучит волнующе, солнышко.

— Надеюсь, волноваться будет не о чем.

— Что… ах да, конечно. Как бы то ни было, он твой на все время, пока он тебе нужен, солнышко. Спасибо, что почистила звукосниматель на «Телекастере». Я только что играл перед семидесятивосьмитысячной аудиторией, и гитара буквально пела.

— Отлично, Горди. Ты сообщишь Нони, что мы придем?

— Я уже это сделал и велел ей всячески содействовать вам. Если она будет вам мешать, скажите ей, что я всегда могу выставить ее; пусть живет, как знает.

Несмотря на звонок Горди, Нони решила покочевряжиться. Майло избрал более дипломатичный подход, чем предлагал Горди, и терпеливо слушал, как Нони называет громкие имена, одновременно ероша свои волосы, глотая бренди и изо всех сил пытаясь выглядеть важной персоной в отраженном свете славы своего брата.

Когда она умолкала, чтобы передохнуть, он наводил ее на разговор о столе из Тосканы, хвалил ее тонкий вкус, пытаясь не преувеличивать. Несмотря на то, что на самом деле Нони никогда не выезжала за пределы Штатов, она утверждала, что самолично приобрела этот стол.

Женщина с подозрением взирала на Майло, но в конце концов капитулировала перед его настойчивостью и собственным желанием казаться важной птицей.

Когда подошло время операции, лейтенант вручил ей сто долларов и попросил — ради ее собственной безопасности — уйти из дома и вкусно поужинать где-нибудь за счет полиции Лос-Анджелеса. Однако эта сотня была из его собственного кармана. Нони взглянула на купюру.