Костер для сверчка - [29]

Наташа долго колебалась: надо ли забирать сына из больницы, как предлагал смущенный врач. Решилась она не враз. И кто знает, правильно поступила или нет?

Сашёк был безнадежен. Эту безнадежность врач не мог спрятать за нарочитой деловитостью. Она противилась обреченности, решив, что возле нее мальчику непременно станет лучше. Ей очень хотелось и она уверилась в том, что боль, которую ощущает сама — часть страданий сына, принятых ею на себя. А иногда приходило в голову иное: она не в состоянии помочь сыну так, как помогли бы в больнице. Ведь наверно есть какое то лекарство, запамятованное медиками и способное сделать чудо — поставить Сашу на ноги. Следом опять вспоминались виноватые глаза онколога и бессилие окатывало Наташу. Отпадало желание куда-то бежать, неизвестно кого просить, что-то предпринимать.

Часто заходили родственники и знакомые. Родственники была дальними, а знакомые — просто знакомыми. Визитеры ограничивались прихожей, не входя в комнаты и не задерживаясь. Она понимала их, когда, уже на улице, они вздыхали с облегчением, становясь совсем чужими для нее и ее мальчика. В какие-то моменты она даже завидовала им. Ей тоже хотелось покинуть дом, напитанный странными, нежилыми запахами, хотелось бежать по привычным, не давящим мозг и сердце делам.

Заходил и Валерик. Его смущала близость смерти для одного из обитателей дома. Пучеглазый шалопут, он в чем-то убеждал Наташу, а она смотрела на наго чуть раскосыми темными глазами, не понимая сказанного им. — Некогда Валерик приятельствовал с Наташиным, мужем. Но не это вызывало досаду. Злило то, о чём Валерик говорил: «Мы всегда сидим втроем». «Третьим» была бутылка.

Разумеется, глупо было винить во всех своих бедах собутыльников мужа. Вина лежала на самом Николае, который быстро спился, стал занимать деньги и, зная, что ему она водку не отпустит, начал подсылать в магазин кого придется.

Она попробовала не давать спиртное посыльным мужа и нарвалась на скандал. Первый же «обиженный» молоденькой продавщицей «подсыл» закидал ее матерными словами. Где наиболее обидными были: «От настоящей бабы мужик не запьёт».

Единственный на пять сел в округе, помимо станционного поселка, участковый Жапис — покрыл расхамившегося пьянчугу. Сам участковый чаще заглядывал в стакан, чем следил за порядком. И этот участковый Пил-Кертон ей же сделал внушение:

— Твое дело крутиться за прилавком и угождать клиенту. Отказывать гражданам в покупке спиртного законного права ты не имеешь. Тем более когда граждане держатся на ногах и предъявляют необходимую наличность.

Красномордый участковый начитывал ей долго и нудно. А посланный Николаем хмырь ехидно выглядывал из-за его плеча. В конце концов у стоящих в очереди, женщин лопнуло терпение. Первой заругалась родная тетка хмыря. Женщины только заводились, а ее уже понесло. Она была собой массивная, про каких говорят — легче перепрыгнуть, чем обойти, но голосом обладала тонким и режущим, словно лист осоки. Вскоре от теткиного визга боксерский Жаписов нос пошел складками, а племянник иссох бодячным кустом.

— Это какой-такой гражданин? Сестрин оторва что ли? Так он срамец, и бери больше — геморрой на семейском теле. Он у сестры как есть все шабалы попропивал...

Через полминуты ни хмыря, ни участкового в магазине не стало.

Указу Наташа обрадовалась. Однако «для нее так ничего и не изменилось, муж пьянствовал по-прежнему. Теперь он пил даже то, к чему прежде не имел склонности. Да и спиртное продолжало поступать в поселок неведомыми до властей путями. Хотя — почему неведомыми? Один путь был хорошо известен каждому: вином спекулировала мать Валерика. Она моталась из поселка в город, из города — обратно на станцию, скоро проматывая наторгованное, и, не засиживаясь в отчем доме. Даже не заглядывая туда. Валерик мать не жаловал, а Змеегорыч прямо указывал ей на порог тому уж лет пять и крепко держался своего.

Проклиная дочь-пьяницу, старик сочувствовал молоденькой соседке. За склонность к выпивке он часто ругал Николая, а заодно единственного внука. А когда Николай утонул, Змеегорыч впервые поднял руку на Валерика. Наташа видела как старик хлестнул внука по щеке, перекрестился и торопливо ушел в избу. Валерик проводил деда злыми и одновременно растерянными глазами.

Еще задолго до гибели собутыльника молодой сосед подкатывался к Наташе. Но то ли похороны Николая, то ли дедова пощечина убили в нем охоту поглядывать за соседский забор.

И вот он стал заходить снова как ни в чем не бывало. Странно, но сейчас он не вызывал антипатии. Ну было... ухаживал. Что с того? Разве только он подкатывался к ней. И Наташа получила пощечину от Николая, за несколько часов до того, как его не стало. От неожиданного удара ее бросило на угол кухонного стола и, если боль в скуле едва почувствовалась, то поясницу, казалось, раздробило. А муж, выскочив во двор, голыми руками высадил стекла в оконной раме. Затем он убежал, а на вагонке — обшивке стены, на кривых клиньях стекла по краю рамы остались подсыхать мазки и частые брызги крови. Такие же кровавые полосы, нашли у края майны, где утонул Николай.