Костер для сверчка - [162]
Афеня звонко рассмеялся:
— Зад-то — не наш. Он желтый, как у китайца.
Показал уродцу «козу».
— У-y-у, азиат.
Горбатенький дал «свечку». Молниеносно надернул штаны.
Суетясь, затянул нитку, служившую ему поясом. Остренькие глазки уродца забегали по сторонам.
Вслед за афеней хихикнул чудотворец. Вскоре вновь поугрюмее:
— Да ну вас. О чем с вами толковать? Ведь вы мне только чудитесь.
— Не скажи, — протянул уродец.
Карлики зашумели:
— Чего надумал!
— Шлангом прикидывается...
— Ваньку валяет...
— Ущипни себя...
Чумазенький печной житель призывно махнул лапкой. Обращая на себя внимание чудотворца.
— Констатируя данное высказывание, имеем два взаимоисключающих варианта: или мы — фантомы, или мы — реальность. Исходя из...
— Есть третий вариант, —громыхнул потусторонний голос.
Напуганные громкими звуками воробьи метнулись на обочину. Вспорхнули. Разлетелись в стороны. Со стороны ближайшей сопки взметнулись полупрозрачные, светящиеся в предутреннем свете линзообразные тела. Одна из «летающих тарелок» нависла над Ростиславом.
При виде низко спустившейся к ним «тарелки» злыдни захлопали в ладоши.
Вокруг Пархомцева заискрились фиолетовый кокон. Кожу чудотворца защипало.
— То, что ты называешь «злыднями» — не игра воображения, но и не порождение природы. Это овеществленные символы.
— Что сие значит?
— Спроси у них, — скрежетнуло из-под земли.
«Летающая тарелка» взмыла в небо. Фиолетовый кокон померк и растаял. Из глубины недр вырвалось приглушенное: «Memento more».
— Маму морим, — взвизгнул горбатенький уродец.
— Помни о смерти, — назидательно сказал печной приживала.
— Цени жизнь. Ибо жизнь бесценна, а конец ее — подтверждение тому.
Человек передернул плечами:
— И это жизнь?! Да тебе жить не стоит! Обременитель.
Мордочка горбатенького кривилась в приступе ненависти:
— Нынче кто в почете?
Коричневый палец уродца указал на афеню:
— Торгаши, да жулики!
Ростислав механически продекламировал:
«Когда у власти воры,
Тогда в почете вор».
— Про этих двоих бабушка надвое сказала, — рассудительно изрек печной обитатель. Подразумевая горбатенького и афеню. — Не надо никем пренебрегать. Всякое сущее неприкосновенно.
— А это что?
Ростислав задрал распоротую бритвой штанину.
— Но давай уродцу бритву.
— Он сам возьмет.
— Отними. В природе многое противно нам. Мы стремимся исправить природу. Она поправляет нас.
— Где Наташа?
— Ищи, — обнадежил чумазенький.
— Черта лысого найдешь, — возликовал уродец.
— Поторгуйся со мной. — Афеня прищурил глаза. — Сойдемся в цене, подскажу.
— Ерунда! — донеслось издалека...
Символы знают лишь то, что известно тебе самому.
— А мой чудесный дар? Что мне делать с ним?
Он кричал в голубое небо, — высоко задрав голову.
— Он твой. Тебе и решать. Живи-и-и...
Тяжелое небо опрокинулось. Легло на плечи Пархомцева.
Комиссия следовала за комиссией. Богданов устал отругиваться. Потемнел с лица.
Бригаду таскали в прокуратуру. Дважды побывал у следователя и Ростислав. Следователем был строгий, рыжий телом человек. Про которого Мирза отозвался неблагожелательно: «Пфуй. Штаны носит, а лицо — мягкий бабий задница».
С Ростислава что взять? Ему легче всех. Он в бригаде человек новый. Вот Рыжий попотел. За Рыжим старые грехи имелись. После третьего вызова Рыжий поплакался бригадиру: «Бо-ог-даныч, тебе как человек человеку... Я што ли виноват? Ты ж знаешь, я в тот день на валке не стоял. Вот Мирза стоял. Студент стоял...».
Плевок бригадира впечатался в грязь.
... Завидное счастье у Богданова: с утра была его очередь первым идти на деляну. Таков был порядок, установленный невесть кем и невесть когда, задолго до бригадирства Богданова. Очередник покидал зимовье на час раньше других. Чтобы к приходу бригады подготовить костер, заправить бензопилы и переделать кучу незначительных, но досадных дел.
Так что по закону зависшая с вечера сосна полагалась бригадиру. Но легла она на широкую лапинскую грудь. Смяв грудную клетку вальщика в кровавый комок.
Зависшие на кронах соседей стволы считались грязной работой. Спускать «парашютистов» полагалось, в соответствии с инструкцией, незамедлительно. Чего в тот раз бригада не сделала, бросив зависшую сосну до утра. И то. Вокруг на сотню верст не было ни души, если не считать самих лесорубов. Да и ствол заклинился туго. Рыжий утверждал, что спустить сосну можно при одном условии: подпилив здоровенную лиственницу, которая подпирала зависший ствол с левой стороны.
Конечно, Рыжего считали трепачем. Но во всем, что касалось валки, на него полагались безоговорочно. Полагались даже теперь — после гибели Лапина. Уж видно леший сыграл злую шутку. А может лесорубов подвел отсыревший грунт. Как бы то ни было, но в этот раз приключилось то самое, что происходит раз в сто лет, чего предвидеть не в Состоянии и лохматый таежный бог.
Горюя, Мирза был все-таки краток: «Лапин зря вперед шел. Зачем спешил? Богданыча очередь полагалась... Чужой смертью Лапин взял». Бригадир на это кивнул согласно, Следом за ним бригада согласилась, что грешно забегать вперед очереди. А потом бригадир достал бутылку спирта, дабы мужики могли помянуть погибшего.
А на улице шел первый дождь пополам с мокрым снегом. Снежная грязь лепила на узкое стекло единственного окна и там таяла. Стекая на сруб мутными каплями. Сквозь мутное стекло виднелась земля, усыпанная серо-белыми пятнами, точно не вылинявшая до конца зимняя шкурка длинноухого. Где-то далеко дождь и снег ложились на свежую могильную насыпь. Насыпь раскисала, некрасиво расплывалась по сторонам жестяной пирамидки, на вершине которой кособочился небольшой, с ладонь, также жестяной крест.
В недалёком будущем на фоне глобальных мировых проблем человечество сумело объединиться ради выживания. Построенное на этом новое информационно свободное общество позволило, наконец, всерьёз заняться освоением космоса. Вскоре мы наткнулись на инопланетное сооружение, которое посчитали по началу сломанной машиной времени. Но это только одна функция. И я распробовала её, но и не только. Попала в далёкое будущее, чуть не была убита, но выжила. К сожалению, в этом будущем ждут одни потрясения. Люди стали повсеместно меняться телами.
Рассказ о том, как Художник, пишущий свои картины на тему космоса, под влиянием исторического факта, вдруг сочинил стихотворение и показал его своему лучшему другу Поэту.
Фантастическая повесть о 3-х пересекающихся мирах. Основное действие разворачивается в 80-х годах двадцатого столетия, 2010-х 21 века и в недалеком будущем. Содержит нецензурную брань.
Реальности больше нет. Есть СПЕЙС – альфа и омега мира будущего. Достаточно надеть специальный шлем – и в твоей голове возникает виртуальная жизнь. Здесь ты можешь испытать любые эмоции: радость, восторг, счастье… Или страх. Боль. И даже смерть. Все эти чувства «выкачивают» из живых людей и продают на черном рынке СПЕЙСа богатеньким любителям острых ощущений. Тео даже не догадывался, что его мать Элла была одной из тех, кто начал борьбу с незаконным бизнесом «нефильтрованных эмоций». И теперь женщина в руках киберпреступников.
Четвертый текст из цикла «Будущее». «Вот-вот наступит счастье» является продолжением романа «Наивный наблюдатель». Зимин принимает участие в эксперименте с ложной памятью. Он попадает в странный город, где запрещены занятия наукой. Населению обещают практическое бессмертие. Не всем это нравится. Зимин привык относиться к любым абсурдным обещаниям с иронией. Но вдруг становится сторонником нового эволюционного скачка. Более того, получает важный пост в организации, напоминающей по функциям инквизицию.
Извержение Йеллоустоунского вулкана не оставило живого места на Земле. Спаслись немногие. Часть людей в космосе, организовав космические города, и часть в пещерах Евразии. А незадолго до природного катаклизма мир был потрясен книгой писательницы Адимы «Спасителя не будет», в которой она рушит религиозные догмы и призывает людей взять ответственность за свою жизнь, а не надеяться на спасителя. Во время извержения вулкана Адима успевает попасть на корабль и подняться в космос. Чтобы выжить в новой среде, людям было необходимо отказаться от старых семейных традиций и религий.