Костер для сверчка - [145]

— Не выйдет. Между нами, и руководством «безвнуковцев» давние разногласия. По мне, — Внутренняя Безопасность сует нос не в свои дела. Что поделаешь? «Безвнуковцы» — опора президента. Он не даст и волосу упасть с их голов.

Китель на груди Закурдаева собрался складками.

— От «Безвнуковцев» информации мы не получил. Надо обходиться собственными силами.

Минут пять мучительного раздумья хватило Наймушину для перехода к решающему разговору, начать который он собирался еще накануне, но в течение суток так и не решился:

— Что будем делать с найденными камнями?

Громкий хохот.

— А что с ними делать? Возвратим владельцу. Если таковой обнаружится. Не обнаружится? Тогда передадим государству, согласно описи и заключения оценщика... — Шеф полиции шутливо ткнул помощника пальцем в живот. — Никак тебе пришло в голову кое-что другое? — Резкие складки; идущие от носа к уголкам рта, перечеркнули веселость начальника. — В любом случае нам будет выплачено вознаграждение. Чем больше камней мы изымем у похитителей, тем больше окажется наша доля.

Он принялся сызнова мерить шагами кабинет:

— Страсть любопытно узнать — кто обладает подобным сокровищем?.. Ненавижу! Толстосумы!.. Заср... буржуа! Наворовавшие миллионы!.. Теперь-то они — хозяева жизни.. Мы с тобой за пятьсот в неделю рискуем, подставляя лоб под пулю, в то время как разжиревшая бражка презирает нас и не подаст руки.

Здесь шеф явно преувеличивал. Кому-кому, а лично Закурдаеву не приходилось играть со смертью в прятки. Такое приключалось с другими. В остальном Наймушин был согласен. Хотя состоятельные клиенты, — то есть потерпевшие, — при встрече руку все же подавали, однако делали это с явным нежеланием если не сказать — с пренебрежением.

— Как Заида?

Помощник слегка удавился.

— Не жалуется... Собирается к родителям.

Дальше удивление его возросло: из бордовой, с серебряным тиснением папки шеф извлек голубоватого цвета документ.

— Отправь жену с детьми куда потеплей. Семейный пансионат для них уже оплачен. На средства фирмы.

Изумление помощника достигло предела. Посылать домашних на отдых в теплые края в разгар лета? Когда и здесь теплее некуда?

— Мои уехали вчера. — Шеф криво усмехнулся. — Тут может стать чересчур жарко.

— А если все-таки рискнуть и пойти на контакт с «безвнуковцами»?

— Это всегда успеется. Знаешь: связался черт с младенцем… Выгорит, дельце — сливки им, профырится — шишки в нас полетят. Вопли начнутся. «Влезли не в свои сани!.» Сорвал операцию, запланированную безопасностью!.. «Мы — муниципальники. Нам положено по крошечкам клевать. Сегодня утром звонил комиссар: что там, мол, за пальба по ночам, у вас под самым носом? А я чего? Машину-то упустили. С какой стати два налета подряд? Разберись тут. Кто-то освобождает задержанного. Затем подлетает бронированная колымага, из которая открывают пальбу. Зачем? Отчего! У них половина тракта под огнем, трупы сутками штабелюют... И хоть бы хны.

Шеф подобрал живот:

— Ты вот что. Ты наблюдателей к дому того счастливчика! Который портфели находит почем зря, верни. Людишек своих погоняй! Нечего им сало в дежурке наращивать. Нам сбежавший Валерик — позарез! Нам тип, по поводу которого мордовороты из Службы Профилактики хлопочут, он нам нужнее, чем «безопасникам». Чувствую: такой человек много-много чего может дать...

Внимая начальству, Наймушин восхитился.

* * *

— Зря отпустил. — Попутчица не то сердилась, не то констатировала случившееся. — Напрасно.

— Человек я.

— Много ли в человеке человеческого? В чем его отличие от животного?

Ростислав потянулся. Щелкнул задней дверцей. И уж потом заговорил:

— Есть отличие. Человек существует как бы в нескольких мирах сразу. Миры те сотворены его собственным воображением. Прочее живое обретается в единственном мире, называемом реальным. Будто среда вымышленная, но претворенная, менее реальна.

— Существование бога — вымысел. Где тут реальность?

— Сочинив божество, живя по законам, якобы предписанным Верховным существом, общество рано или поздно материализует то, что некогда было только выдумкой.

— Философически мыслящий псих — вот кто ты.

Дама-олёнь выгнулась и зевнула. Твердые соски ее грудей сместились вослед изгибу тела. Даже в призрачном салонном свете они явственно бросались в глаза, будоража его чувства. Она выпрямилась; махнула рукой:

— Вольному. — воля, прощенному — рай.

Ехали недолго. Вскоре свет фар уткнулся в сплошную зелень...

Укромная поляна позволяла, наконец-то, отоспаться. Без риска быть замеченными раньше утра. С минуту дама-олень возилась, откидывая сиденья, доставая из багажника тонкое подобие одеяла. Пошуршала тканью. Тихо щелкнула чем-то, следом ее сонный голос спросил: «Бродяга, не хотите отдохнуть?»

Ростислав сунулся внутрь машины. Пахнущая кремом и духами ладонь толкнула его в лоб.

— Порядочные господа не лезут в брюках на пост ель. — катился по салону задорный смех.

Потоптавшись, он разделся; затем неловко забрался в теплый салон. Поискал место, чтобы лечь.

Свободное место имелось, но угораздило же его попасть руками на занятое.

Захватило дух: пальцы коснулись обнаженного живота попутчицы.

Ростислав дернулся назад, стоя коленками на упругом сиденье. Качнулся... Сверзился лицом вниз... Уткнулся лицом в ароматную теплую кожу. Забарахтался, будучи не в состоянии подняться, путаясь в каких-то тряпках, — то и дело касаясь груди, бедер и живота ошеломленной бурным натиском женщины.