Костер для сверчка - [143]

Дама-олень присвистнула, глядя на Ростислава, который с отсутствующим видом провожал взглядом убегающего. Похоже ее попутчик не жалел о случившемся.

* * *

...Этот день на исходе зимы был морозным. Черная переохлажденная влага наледей возгонялась суровым солнцем. Микроскопические иголки льда танцевали в стылом воздухе, вызывая резь в глазах, занавешивая дали, жгуче покалывая щеки. Воротник полушубка касался шеи как холодный компресс:

— Господин поручик, как на духу...

Невысокого роста офицерский чин стряхнул куржак с отворотов полушубка. Белая пудра просеялась на носки франтоватых катанок.

— Где гарантия, что не брешешь?

— Помилуйте, какие гарантии? Мало вам, что головой рискую? Тогда как вы и ваши люди не рискуете ничем, ни синь пороха.

— Каким образом ты объяснишь отрядникам нынешнюю отлучку?

— Так не своей волей... Он, —Манохин, —меня и в старый лагерь, да по заячьим ловушкам... Кто учтет, сколь времени я потрачу? Однако чересчур долго мне рядиться с вами нельзя.

— Не забывайся, — поручик ощерился. — Я тебе — не базарная тетка, рядиться не стану. Сблудишь — тут же закопаю.

Молодой собеседник хитро прищурился:

— Навару с меня, с убитого-то.

— А нам с тебя взвар не пить — грязен больно.

Парень, действительно, не блистал чистотой. Куцые полы зимнего пальто и каракулевый воротник лоснились. Местами драповая ткань пальто выказывала дырочки — обычное приобретение таежных новичков. Плохо освоивших искусство ночевок, у костра. Каштановый волос бороды и усов был неряшливо разбросан по лицу, много месяцев не знакомому с бритвой. Судя по количеству зольной пыли, скопившейся среди меха шапки, последняя долго служила изголовьем и теперь годилась, разве что для пугала. Да. Человек в драповом пальто был неаппетитен. Сам же он чертовски хотел есть. Поручик видел это по лихорадочно-яркому блеску в глазах партизана, да по тому как часто и натужно тот сглатывал слюну.

— Так-с, так-с... Предположим, план удастся, и бандиты попадутся. — При слове «бандиты» парень передернулся. —Бросьте, милейший. Бандиты — есть бандиты. Партизаны дрались с французами. Нельзя считать партизанами сброд, который стреляет из-за угла, и стреляет, опять же, в своих соотечественников.

— Позвольте! Вы, господин поручик, тоже имеете дело, скажем так, не с французами, и даже не с тевтонами;

Сказав такое, — человек в драповом пальто сжался, словно в предчувствии удара. Но удара не последовало — поручик беззвучно хохотал.

— Оставим спор. Я — бандит в неменьшей степени, —чем манохинцы. Все мы — выродки! Упыри, сосущие святую кровь Отечества. И, однако, меня в какой-то степени оправдывает благородная цель. Я защищаю порядок, дерусь на стороне законной власти. А Манохин, и иже с ним, — на стороне Лжедмитриев, вскормленных на германские деньги. Взять тебя... Ну отчего твоя милость вначале бежит к отрядникам, а затем идет на поклон к властям?

Молодой человек вновь хитро прищурился:

— Здесь нет никакой загадки. За манохинцами будущее. Они предоставляют возможность выдвинуться тысячам таких, как я. Всяк слаб и грешен, всяк желает побыть, еще при жизни, «вашим благородием», а не «Ванькой». Порываю же я с отрядниками оттого, что, если уцелеет Манохин, «вашим благородием» в ближайшее время будет он. Он, а не я. На всех благородных мест не хватит.

— Жрать тебе захотелось! Боишься сдохнуть где-нибудь под елкой.

— Тоже верно... Кстати. У вас не найдется хлеба? Хорошо бы и сала.

Поручик качнул крутолобой башкой.

— Умен, а дурак. Отрядники сало учуют за версту. Чем объяснишь? Скажешь, в снегу нашел?

Драповое пальто неохотно согласилось. Офицер продолжал:

— Последнее. Хлопнем мы бандитов, а ты, милейший, как же? Ведь на тебя пальцем показывать будут — предатель-де. Или пристукнут где-нибудь на повороте: у манохинцев на селе родова имеется — целый край.

— Я человек губернский, для здешних мест — приезжий. О моем уходе к партизанам не известно ни одной душе. Кроме того, — молодой человек прищурился в третий раз, — подозрение падет на другого. Во всяком случае мне так кажется.

— Кажется, или?..

— Или.

— Убежден?

— Да-да-да.

Досада заставила поручика поморщиться: надоедливое «да-да-да» звучало уже раз пять или шесть. Не считая себя Цицероном, поручик тем не менее был привередлив — бессмысленное присловье собеседника резало ему слух…

Партизан поднялся:

— Наганчик дайте.

— Да-а-а?

Соображения драпового пальто могли показаться вполне резонными:

— Наган — не сало. Его на нюх не возьмешь. С наганом спокойнее как-то. Мало ли чего...

— Так-с. Я тебе — наган. Ты из этого нагана, да мне в живот. Как знать, милейший, может тебя специально подослали.

— Да-да-да. На покушение ходят с готовым оружием. С тем оружием, что у отрядников, только на ворон покушаться. А значит — есть резон обзавестись наганом у меня. Чтобы потом: моим салом — меня же по мусалам?

— Грех быть столь недоверчивым, господин поручик...

— Недоверчив? А кто нынче верит?! За бога, царя и отечество? Царя нет. В бога кроют на всех фронтах. Остается отечество. Остается ли? Отечество ныне у каждого свое... Долго нам ждать новой веры. Не скоро уверует народ во что-то святое. Ох нескоро! В древней истории тому тьма примеров. Корни всякой веры тянутся из глубины веков. Перережь их — на порушенном месте ничего доброго не вырастет. Только огородный хрен растет с посеченного корня. Так на то он и хрен...