Космос – место что надо. Жизни и эпохи Сан Ра - [5]
Когда он пошёл в первый класс Начальной Школы Св. Фомы, учителя не могли им нахвалиться: он был вежливым, прилежным мальчиком, уже умел читать и с первого дня полностью отдавался занятиям. Часто во время перемены бывало, что пока другие дети играли на поле, служившем школьным двором, он читал — и учителя говорили, что скоро он перечитает все книги в школе. Так и продолжалось все три первых года, и весь остальной срок учёбы (уже в Школе Линкольна) он оставался ребёнком, которого никто хорошо не знал, но все понимали, что он исключительно перспективен.
Он старался держаться ближе к дому, играл или один, или в компании своих двоюродных братьев и сестёр, и не интересовался никаким спортом.
Позже он говорил, что у него было безопасное детство — свободное от насилия и мук расовых отношений, т.к. у него практически не было контактов с белыми. Но в десять лет его уговорили вступить в Младший Дивизион Американских Лесников — группу мальчиков, каждую субботу встречавших утро в Храме Рыцарей Пифий. Его активное участие в этой группе удивляло всех, но он оставался её членом до перехода в старшую школу. Там он научился работать с деревом, ходить в походы, красиво ходить в строю, а также многое взял из ораторских состязаний. Вождём группы был ветеран Первой Мировой по фамилии Грэйсон — он тренировал ребят по-военному и произвёл на Германа большое впечатление.
Взрослая группа Лесников, спонсировавшая все эти мероприятия, была благотворительной организацией, созданной белыми для чёрных; членам организации гарантировались страхование жизни, медицинская страховка и помощь добровольцев в трудные времена. Их ритуалы и эмблемы были основаны на идее жизни и работы в лесу; это была часть более общей реакции на растущую коммерциализацию Соединённых Штатов. Помимо смутной идентификации с американскими индейцами, там были символические атрибуты, присущие всем тайным обществам — рукопожатия, задания и испытания, всякие прочие проказы, а также драматическая инициация с шаблонными персонажами: жестокосердным банкиром, достойными бедняками и Смертью, говорящей из-за ширмы — она поражала и приводила в ужас новичка, а также напоминала ему о смертности всего сущего. Лесники поклонялись Природе и Богу Природы, лесу как храму, дикой природе как альтернативе коррупции и несправедливости городов; он отвергали богатство и положение в обществе. «Они показали мне дисциплину… всё о тайных орденах… научили меня быть вождём.»
Когда Герман вступил в пору юности, его начали мучить разнообразные физические проблемы — особенно жестокая грыжа, связанная с неправильным развитием яичек (крипторхизмом, само название которого было истинным Божьим наказанием)[6].Он скрывал это, как мог, но болезнь стала источником постоянных неприятностей и вызвала у него чувство, что его внутренние органы в любой момент могут переместиться или выпасть; это заставило его быть постоянно настороже. Его тело стало для него досаждающим неудобством и объектом изучения; он постоянно боялся того, что о его немощи узнают другие и начнут относиться к нему как к уроду — как к карнавальным аномалиям, которые он каждый год наблюдал на Ярмарке Штата Алабама. Для него это был тайный недуг, ставший навязчивой идеей и проклятием — и одновременно эмблемой его уникальности.
Когда внезапно скончалась бабушка Германа, он остался на попечении своей двоюродной бабки. Он был её любимцем, радостью жизни, и она никому не позволяла наказывать и «исправлять» его. Она посвятила себя его благосостоянию и гордилась его достижениями и талантами.
Поступив в школу, он до её окончания учился в одном и том же классе. «Такая обстановка как бы специально была устроена для того, чтобы я ничего не знал о мире… Если бы я знал что-то о мире, я, наверное, не был бы тем, кто я сейчас.»
Я никогда не был частью этой планеты. С младенчества я был изолирован от неё. Я был посреди всего происходящего и одновременно не принадлежал ему. Людские неприятности, предрассудки и всё такое — я ничего об этом не знал примерно до 14-ти лет. Похоже, что я был где-то ещё, в каком-то другом мире, почему в моём разуме и запечатлелась эта чистота. Это моя музыка играет роль того мира, о котором я знаю. Похоже на то, как если бы человек с другой планеты пытался сообразить, что ему делать. У меня именно такой разум, или дух — незапрограммированный, ни семьёй, ни церковью, ни школами, ни правительством. У меня незапрограммированный разум. Я знаю, о чём они говорят, но они не знают, о чём я. Я нахожусь в самой гуще их дел, но они никогда не были в той среде, которая запечатлелась в моём разуме — части чистого солнечного мира.
МУЗЫКА
Первым его воспоминанием о музыке было то, что у его старшего брата Роберта были граммофонные пластинки, и то, что все они ему нравились. Взрослые смеялись над ним — когда они просили что-нибудь поставить, он начинал бегать туда-сюда и искать пластинки, ещё не умея прочитать надписи на этикетках. Через несколько лет брат начал приносить домой новые пластинки, записанные отцом свинга Флетчером Хендерсоном. Герман был от них в полном восторге — его очаровывали искусство и блеск музыкантов в хитро меняющихся ртимических рисунках "Whiteman Stomp", роскошный «китайский стиль» "Shanghai Shuffle", латинская экзотика "The Gouge Of Armour Avenue". Он вспоминал, что сочинение мелодий казалось ему естественным процессом — «как полёт птицы». «Ребёнком я распевал мелодии, бродя по улицам. Но тогда я не мог их сыграть. Мне хотелось записать мелодии, приходившие мне в голову, но я не знал, как это сделать.»
