Космос Эйнштейна. Как открытия Альберта Эйнштейна изменили наши представления о пространстве и времени - [56]

Тем не менее было принято решение сбросить даже не одну, а две атомные бомбы на Японию в августе 1945 г. Эйнштейн тогда отдыхал на озере Саранак в штате Нью-Йорк. Хелен Дукас услышала новость по радио. Позже она вспоминала, что в сообщении «говорилось, что на Японию сброшена бомба нового типа. Тогда я поняла, что это такое, потому что знала о той штуке Силарда в общих чертах… Когда профессор Эйнштейн спустился к чаю, я сказала ему о этом, и он воскликнул: “Боже мой!”».

В 1946 г. Эйнштейн попал на обложку журнала Time[27]. Характерно, что фоном для его фотографии послужило фото встающего над землей ядерного гриба. Мир внезапно понял, что следующая война, Третья мировая, вполне может оказаться атомной. При этом, заметил Эйнштейн, поскольку ядерное оружие может отбросить цивилизацию на тысячи лет в прошлое, Четвертую мировую, вполне возможно, придется вести камнями и палками. В том же году Эйнштейн стал председателем Чрезвычайного комитета ученых-атомщиков – первой, наверное, крупной антиядерной организации – и стал использовать ее как платформу для выступлений против продолжающегося строительства ядерных вооружений – и продвижения одной из своих любимых тем – мирового правительства.

Все это время, в самый разгар бури, начавшейся после появления атомной и водородной бомб, Эйнштейн сохранял душевное спокойствие и здоровье, неизменно возвращаясь к своей любимой физике. В 1940-е гг. в областях, появлению которых он способствовал, в том числе в космологии и единой теории поля, по-прежнему велись активные исследования. Это должно было стать последней и решительной попыткой Эйнштейна «прочесть мысли Бога».

После войны Шрёдингер и Эйнштейн поддерживали оживленную трансатлантическую переписку. Почти в одиночестве эти два патриарха квантовой теории продолжали сопротивляться наступлению квантовой механики; они сосредоточили свои усилия на вопросах обобщения. В 1946 г. Шрёдингер признался Эйнштейну: «Вы гонитесь за крупной добычей. Вы охотитесь на льва, тогда как я говорю о кроликах». Получив от Эйнштейна одобрительный отзыв, Шрёдингер продолжил погоню за конкретной, узкой разновидностью единой теории поля, известной как «аффинная теория поля». Вскоре Шрёдингер завершил работу над своей теорией – и убедился, что ему удалось то, что не удалось Эйнштейну: объединение света и гравитации. Он изумлялся, говоря, что новая теория – «чудо» и «дар Господень, на который я не смел надеяться».

Работая в Ирландии, Шрёдингер чувствовал себя оторванным от основных событий в физике; ему казалось, что он стал администратором от науки и бывшим ученым. Теперь же у него появилась уверенность, что новая теория может принести вторую Нобелевскую премию. Он поспешно собрал крупную пресс-конференцию. Послушать его презентацию пришли премьер-министр Ирландии Имон де Валера и другие известные лица. Когда кто-то из репортеров спросил Шрёдингера, насколько тот уверен в своей теории, ученый ответил: «Я убежден, что я прав. Если это не так, я буду выглядеть полным дураком». Однако Эйнштейн быстро понял, что Шрёдингер развил до логического результата теорию, от которой сам Эйнштейн отказался много лет назад. Как писал физик Фримен Дайсон, путь к единой теории поля усеян трупами неудачных попыток.

Неустрашимый Эйнштейн продолжал работать над единой теорией поля практически в изоляции от остального физического сообщества. Поскольку физический образ отсутствовал, он пытался найти красоту и элегантность в своих уравнениях. Математик Дж. Харди однажды сказал: «Математические образы, как образы художников или поэтов, должны быть красивыми. Идеи, как оттенки цвета или слова, должны гармонично сочетаться друг с другом. Красота – первый критерий истинности. Некрасивой математике нет места». Но у Эйнштейна не было для единой теории поля ничего, подобного принципу эквивалентности, а потому не было и путеводной звезды. Он иногда жаловался на то, что остальные физики видят мир не так, как он; впрочем, его это не очень тревожило. Он писал: «Я стал одиноким стариком. Этакий патриарх, который известен в основном тем, что не носит носков, и еще тем, что его показывают по разным поводам как диковинку. Но в работе я более фанатичен, чем когда-либо, и всерьез надеюсь, что мне удалось решить старые проблемы единства физического поля. Однако все это похоже на полет в самолете, когда можно спокойно лететь в облаках, но сложно понять, как вернуться к реальности, то есть на землю».

Эйнштейн осознавал, что, работая над единой теорией поля, а не над квантовой теорией, он отделяет себя от основных направлений исследований своего института. «Я, должно быть, похож на страуса, который вечно прячет голову в релятивистский песок, чтобы не замечать злобных квантов», – жаловался он. Годами коллеги шептались о том, что он уже не тот и отстал от жизни, но это его не задевало. «Меня в основном рассматривают как своего рода окаменелость, ослепшую и оглохшую с годами. Мне эта роль не слишком неприятна, поскольку прекрасно соответствует моему темпераменту», – писал он.

В 1949 г., на 70-летие, в честь Энштейна было устроено праздничное мероприятие в институте. Десятки физиков пришли отдать дань величайшему ученому эпохи и принесли свои статьи для сборника, выпущенного в его честь. Однако по тону выступающих и интервью с прессой стало очевидно, что некоторые критикуют его за позицию в отношении квантовой теории. Сторонникам Эйнштейна это не понравилось, но сам он воспринял это весьма добродушно. Друг семьи Томас Баки отметил, что «Оппенгеймер посмеялся над Эйнштейном в журнальной статье, заявив: “Он стар. Никто больше не обращает на него внимания”. Нас это чертовски разозлило. Но Эйнштейн совсем не рассердился. Он просто не поверил, а позже и сам Оппенгеймер отрицал, что говорил такое».