Космопорт, 2014 № 03 (4) - [13]
— Я не понимаю тебя, Арон, — признался Илай. — Я — не работник, я — воин.
— Так станешь работником, большое дело, — буркнул Арон сердито. — Если есть голова на плечах, можно хорошо устроиться где угодно. Воин, не воин. Пообтешешься, попривыкнешь, парень ты видный, найдёшь девушку из хорошей семьи. Или, может, я познакомлю. Ладно, давай не будем забегать вперёд. Сейчас тебя накормят. Всё кошерное, сам доставал, позаботился о тебе. Брось, можешь не благодарить. Заморишь червячка и за работу, а там видно будет.
Дом для консультантов, называемый на местном наречии общежитием, на первых порах Сервия поразил. Диковинным было всё — от превращающего ночь в день освещения до прямоугольных устройств с мелькающими картинками. Да с какими, куда там полотнам из галереи Лукулла, в которую Сервий заглядывал по юности. Одни только картинки названием фильм чего стоили. Половину происходящего Сервий не понимал, но от остального, бывало, то в смех бросало, то в слёзы. Особенно пришлись ему по душе фильмы про войну с чудовищными, изрыгающими огонь машинами, не чета осадным самбукам, камнемётам и гелеполисам.
За стенами общежития оказалось ещё поразительней. Первые дни Сервий шарахался от мчащихся по земле и по воздуху механизмов, чурался одетых кто во что горазд прохожих. Потом привык. Так же, как постепенно привык к каждодневному нахождению на территории под названием съёмочная площадка. Поначалу царившие там ажиотаж и суета вгоняли в робость, затем стали раздражать, а потом понемногу вошли в норму. Легионер освоился, и вскоре работа даже стала ему нравиться. Сервий покрикивал на бестолковых, не отличающих боевой меч от сковородки статистов. Отчаянно жестикулируя, бранил едва держащихся в седле актёров. И даже выговаривал сутулому и лохматому, со стёклами на глазах недотёпе, которого остальные называли режиссёром и почему-то побаивались.
— Это ты называешь манипулой?! — перемежая благоприобретённые русские слова с латынью, наседал на режиссёра Сервий. — Это не манипула, да будет тебе известно. Это стадо жирных свиней. А тот, долговязый, с копьём под мышкой, по-твоему, центурион? От такого центуриона легионеры разбежались бы в первый же день кампании, а скорее — зарезали бы его в темноте, пока никто не видит.
По вечерам Сервий играл в кости с македонцем Гораном, попивал вино с критянином Аполлодором или упражнялся в вольной борьбе с ассирийцем Ишу. Среди консультантов римлянин вскоре стал авторитетом, для каждого умело находил дружеское слово, мог поддержать в тоске или разделить радость. И лишь от одного — от широкоплечего, черноволосого и черноглазого здоровяка-арамейца, держался поодаль.
Он был вечно хмур, сосредоточен и неприветлив, этот Илай Бар-Лейб. Смотрел исподлобья, тяжело, пристально, и не в глаза, а пониже, в переносицу, словно примеривался, куда лучше ударить. Однажды, столкнувшись с ним на съёмочной площадке, Сервий не выдержал — поймав на себе прицельный угрюмый взгляд, выдернул из-за пояса клинок.
Был клинок бутафорный, картонный — Сервий иногда в охотку размахивал им в массовке. У Илая к поясу крепился такой же, но доставать клинок арамеец не стал. Лишь шагнул вперёд и сказал презрительно:
— Я лично прикончил шестнадцать таких, как ты. И тебя бы свалил, не раздумывая, не будь всей этой мишуры, даже не сомневайся.
Илай махнул рукой, отвернулся и пошёл прочь.
— Это отличный шанс для тебя, — уговаривал Илая Арон. — Фильм будет делать сам Свиридов, — Арон закатил глаза. — «Иудейская война», каково, а? Ах, да, ты не знаешь, она была уже после тебя, и имя Иосиф Флавий тебе тоже ни о чём не говорит. Ладно, неважно. Тебе предлагают одну из ведущих ролей. Симон Бар-Гиора, предводитель сикариев, считай, национальный герой. У тебя прекрасный типаж, и вообще такого в киноиндустрии ещё не было. Твоему приятелю, кстати, тоже дают роль, вы сыграете дуэтом.
— Какому приятелю? — спросил Илай хмуро.
— Ну, этому красавчику-легионеру. Он будет играть императора Тита. А принцессу Беренику — сама Римма Богорад, помнишь её «Офелию» в Гамлете?
Илай пожал плечами. К фильмам он был равнодушен, а длинноволосую и длинноногую актрису запомнил плохо — в Самарии ему приходилось встречать девушек и покрасивее.
— Что мне за это будет? — спросил Илай. — Если я соглашусь.
— Всё! — с маху припечатал ладонь к столу Арон. — Всё, что пожелаешь. Деньги, женщины, квартира в центре Москвы или где угодно. Захочешь — можешь уехать в Израиль. Слава, почёт, уважение — фильм обещает колоссальные сборы и финансируется без ограничений. В основном, за счёт вашего участия.
— Никак не могу осознать, — Римма Богорад задумчиво тянула через соломинку коктейль, — что вы двое — не современные люди. Если бы не знала наверняка, ни за что не поверила бы.
Они втроём сидели за стойкой в баре. Съёмки «Иудейской войны» подходили к концу. Накануне как раз отсняли сцену изгнания из Рима Береники, которую разлюбил император.
— У меня отвратительное послевкусие, — признался Сервий. — Когда толпа швыряла в тебя нечистотами, я едва не сорвался и не бросился на статистов с кулаками.
