Космология монстров - [76]

Когда она прятала огрызки яблок, откуда-то издалека донесся низкий гул. Лианан встревожилась, затем схватила с пола халат и застегнула его на талии.

– Что… – начал я, но она щелкнула пальцами, чтобы я замолчал.

Звук нарастал и становился глубже. Пол начал вибрировать, затем затрясся весь дом. Мольберт заплясал на ножках, картина покосилась. Внутри моего черепа зазвенело. Лианан взволнованно запрыгнула на кровать и крепко обхватила меня руками и ногами, которые стали жесткими, как стальные тросы. Долгая, сводящая с ума вибрация продолжалась и продолжалась, пока к ней не присоединился еще один звук – четыре протяжные ноты, подобные сонной, ленивой песне кита. Грохот стал тише, потом окончательно прекратился. Лианан поднесла руки к моим щекам и позволила мне отпрянуть от ее шеи.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

– Кажется, да, – ответил я.

Она повернула мое лицо туда-сюда, заглянула в здоровый глаз.

– Ты уверен? Ничего… не изменилось? Ничего не сломано?

– Я в порядке.

Она отпустила меня, и мы сели. Дом выглядел так, будто его перевернули вверх дном и долго трясли. Шкафы распахнуты настежь, как свидетели преступления с отвисшими челюстями, пол завален битым фарфором, тряпьем, сухими кореньями, кусочками глины, блокнотами и карандашами. Картина валялась рядом с кроватью – неразорванная, но с вмятиной с одной стороны.

– Вот черт, – сказал я с досадой.

Она вздохнула, но пренебрежительно махнула рукой.

– Все в порядке.

– Позволь хотя бы помочь прибраться.

Я было поднялся, но она схватила меня за руку.

– Мне не нужна помощь, но спасибо за предложение.

Она продолжала сидеть, почти до боли стиснув мою руку. Она выглядела расстроенной. И очень напуганной.

– И все-таки, что это было? – спросил я.

– Не знаю, – ответила она.

В этот раз в ее ответе не было ни капли правды – лишь откровенная ложь.

3

Этой ночью я плохо спал в своей постели. Всю ночь мне снились кошмары с каким-то преследующим меня Левиафаном, в результате чего я проснулся, когда солнце уже довольно высоко взошло. Будильник на прикроватной тумбочке показывал одиннадцать тридцать утра. В полдень я должен был встретиться за обедом с Юнис.

Я пришел в кафе на десять минут позже. Она уже сидела на веранде с книгой Тэми Хоаг в руках и потягивала коктейль «Мимоза»[36]. Когда я садился, она бросила на меня сердитый взгляд.

– Знаю, знаю, – сказал я, подняв руки в знак капитуляции. – Я проспал.

– Боже тебя сохрани, если когда-нибудь тебе придется искать настоящую работу, на которой пашут с восьми до пяти, – заметила она, после чего проглотила остатки «Мимозы». – В любом случае спасибо, что пришел.

– Конечно, – сказал я.

Это был самый позитивный ответ, на который я был способен. Я бы ни за что не сумел произнести что-то вроде «Всегда пожалуйста» или «Я рад тебя видеть». Хотя общались мы вроде бы хорошо, но наши отношения стали напряженными с той ночи, когда я угнал ее машину, а она попыталась покончить с собой. После двух месяцев, проведенных в психиатрической клинике на большой дозе «Прозака», она бросила учебу, получила сертификат помощника юриста и устроилась в фирму в Форт-Уэрте, после чего переехала из нашего дома, сняв жилье поближе к работе. И хотя она навещала нас каждые несколько недель, наш разговор всегда получался радушным, но не теплым. Она много жаловалась на своего высокомерного босса-всезнайку и постоянно поглядывала на часы, словно мы с мамой, не менее чем работа, отвлекали ее от важных дел. Она всегда приносила что-нибудь к чаю – пирог, печенье или кексы, называя это подарком для мамы, но обычно съедала все сама. Я упоминаю об этом не потому, что хочу осудить, просто постоянное переедание превратилось в привычку сразу после того, как она прекратила писать. Во время ее визитов я часто спрашивал, работает ли она сейчас над чем-нибудь, и если в первое время она хотя бы оправдывалась, то потом просто стала говорить «нет». Это слово она роняла с преувеличенной небрежностью, будто я спрашивал о погоде.

– Я больше не слышу никаких голосов, – говорила она. – И делаю все возможное, чтобы двигаться дальше.

Примерно через год после больницы она снова начала ходить на свидания. Я был в шоке, но Юнис начала интересоваться мужчинами и через несколько месяцев остановила свой выбор на Хьюберте Сангалли, давно потерянном друге со школьных времен. Они пришли друг к другу на свидание вслепую и после первоначального шока узнавания приступили к ускоренному ухаживанию, которое включило в себя паломничество к нам с матерью всего через две недели общения. Хьюберт был высоким и худым, с плохо причесанными светлыми волосами и водянистыми голубыми глазами. Он выглядел каким-то деформированным, словно его пропустили через одну из тех машин, которые расплющивают монеты и печатают на них изображения. Только, в отличие от монет, изображение Хьюберта получилось не вполне четким.

В тот день, когда я с ним познакомился, он вполголоса твердил об удаче, судьбе и предназначении. Юнис сидела с ним рядом, держала за руку и улыбалась, скорее, снисходительно, чем ободряюще. Через полгода они обручились, и теперь до свадьбы оставался всего месяц. За этим обедом мы с Юнис должны были обсудить холостяцкую вечеринку Хьюберта, за которую я, как принудительно назначенный шафер, неохотно нес ответственность.