Космический рубеж - [20]

– Ты думаешь, что мы тебя сейчас изобьем до полусмерти, как того англичанина? – спросил он без явного намерения услышать в ответ что-либо по-настоящему внятное. – Нет, этого не будет. На вас, русских, если вы упретесь, никакие избиения не действуют. Конечно, я бы мог приказать своим мальцам начать снимать с тебя кожу тонкой ленточкой. Но зачем это делать, если есть куда более эффективный способ вытащить из тебя то, что ты знаешь. – Тумани щелкнул пальцами, и его подручные живо привели пленника из числа местных. – Смотри, что сейчас с ним будет, – сказал он.

Местный при виде полевого командира дрожал, будто осиновый лист, и все повторял какое-то слово на местном наречии. И хотя прапорщик этого диалекта в полной мере не знал, с этим конкретным словом был знаком. Оно означало что-то вроде «шаман», «жрец», «целитель». Григорьев знал его, так как приходилось за время службы в миротворческом контингенте общаться со многими местными, и словечко не однажды всплывало в их речи, причем практически всегда произносилось с благоговейным трепетом.

Пленник из местных явно пытался упросить шамана, чтобы тот отказался от каких-то своих намерений. Русский, глядя на все это, вспомнил недавний эпизод с мальчишкой, потерявшим сознание под взглядом главаря, и понял, что сейчас ему снова продемонстрируют нечто подобное. Когда трепет бедолаги стал зашкаливать и он подобострастно заползал перед главарем на коленях, пытаясь поцеловать руки, подручные прописали ему несколько палочных ударов. Естественно, сделали они это с ведома хозяина, в противном случае их самодеятельность могла вызвать лишь гнев с его стороны.

– Держите его крепче, – приказал Тумани, а сам взял что-то со стола.

Прапорщик, внимательно следивший за его движениями, не сразу сообразил, что за предмет оказался у того в руках. Сначала он подумал, что это какой-то сосуд, вроде небольшого кувшина с узким горлышком, однако несколькими секундами позже понял, что Тумани, как и полагается шаману вуду, держит в левой руке восковую фигурку. В другой же, будто из ниоткуда, появилась длинная игла. «Фокусник, бляха», – скептически фыркнул про себя Виктор. Шаман тем временем воздел обе руки вверх и стал что-то ритмично шептать. С каждым мгновением громкость произносимых им слов возрастала, как возрастала и экспрессивность их произношения. Находись прапорщик в другой ситуации, ритмичные речитативы главаря можно было бы принять за рэп. К тому же Тумани стал пританцовывать в такт своим словесам, а стоящие неподалеку подельники отбивали ритм хлопками в ладоши. Но это было отнюдь не выступление рэперов, а часть магического ритуала вуду. От осознания этого становилось немного жутковато, и холодок невольно леденил душу. И это при том, что русский ни под каким соусом не верил в возможность магического воздействия одного человека на другого. Усилием воли ему пришлось отогнать от себя это гипнотическое наваждение.

А вот у жертвы ритуала заклинания вызвали животный страх. Он и походил на загнанного, но бессильного, не способного огрызаться зверя. На зверя, который смотрел в глаза неминуемой беде и ничего не мог сделать для собственного спасения. Когда шаман наконец вогнал иглу в восковую фигурку, бедолага забился в конвульсиях и стал неистово орать. Прапорщик различил в его оре еще одно знакомое слово на здешнем диалекте – «сердце». И действительно, корчась от боли, тот пытался схватиться руками за грудь, будто сердце собиралось оттуда выскочить. Григорьев перевел взор на восковую куклу – игла торчала как раз с левой стороны. Это одновременно и удивляло, но в то же самое время он не мог избавиться от скептицизма, хотя зрелище выглядело вполне реалистично.

– Ты видишь, что я могу сделать с тобой? – обратился к нему Тумани. – И я сделаю это, если ты не станешь более сговорчивым и не ответишь на все те вопросы, которые я тебе задал.

В его правой руке появилась вторая иголка. На этот раз он без всяких «ритуальных прелюдий» воткнул ее в голову восковой куклы. Неистовству жертвы не было предела. Он кричал, что было мочи, и дергал головой так, будто хотел как можно быстрее избавиться от нее. Зрелище было не из приятных. Даже на секунду нельзя было подумать, что все это спектакль, игра на публику в лице русского прапорщика. Да прапорщик и сам понимал, что так сыграть невозможно. Местный был по-настоящему напуган и изможден болью, которая приходила к нему из ниоткуда. Он вертел головой до тех пор, пока из ушей и ноздрей не потекли струйки крови. Как только это случилось, он в одно мгновение затих, обмякнув в руках державших его головорезов. Со стороны трудно было сообразить, потерял он сознание либо скончался.

Шаман победно блеснул глазами, глядя на русского, и несколько манерным тоном поинтересовался:

– Ну, теперь-то ты видишь, что шутить со мной не стоит?

Жестом он приказал своим подручным унести жертву. Те сразу же повиновались, потащив бедолагу прочь.

– Вижу, – признался Виктор. – Однако к тому, что я уже сказал, мне добавить абсолютно нечего.

– Тогда ты узнаешь сейчас, что такое боль, раздирающая изнутри! Боль вездесущая! Боль, от которой нельзя ни спрятаться, ни скрыться! – Полевой командир заговорил так, как, наверное, должен был изъясняться стопроцентный жрец. Стопроцентным жрецом мысленно его обозвал Григорьев, по-прежнему не веря тому, что «волшебные пассы» бандитского верховода смогут причинить ему хоть какой-то болевой дискомфорт.